Полюблю до гроба. Наталья Александрова

которой я только что едва не стала…

      Я вспомнила, как выбиралась из тонущей машины, как потом, задыхаясь, всплывала на поверхность, как плыла к берегу, – и окончательно проснулась.

      Мне в лицо тыкался холодный собачий нос.

      Но это, разумеется, был не Бонни, а какая-то совсем незнакомая собачонка, отдаленно напоминающая лайку.

      Собачонка снова ткнулась носом в мою щеку и негромко чихнула.

      Тут же где-то рядом раздался недовольный голос:

      – Найда, что ты там нашла? Небось опять крысу? Сколько тебе говорил, не тащи всякую дрянь…

      Я услышала шорох кустов, шаги, и тот же голос прозвучал совсем близко:

      – Вот те нате, лещ в томате! Это кто же здесь отдыхает?

      Я попыталась что-то проговорить в ответ, но вместо слов смогла издать только глухой стон.

      – Да ты никак живая? – удивленно проговорил незнакомец и наклонился надо мной.

      Я увидела широкую красную физиономию, обрамленную квадратной шкиперской бородой, и снова застонала.

      – И правда, живая! – констатировал бородач и добавил: – Но это ненадолго, если ты сейчас же не согреешься. Ну-ка, девонька, поднимайся!

      Он наклонился еще ниже и подхватил меня под мышки.

      – Не могу… – пробормотала я едва слышно.

      Однако он меня расслышал и ответил строго:

      – Можешь, если жить хочешь! Мне одному тебя не дотащить, и тебе надо шевелиться, чтобы не замерзнуть!

      Я что-то недовольно проворчала, но все же собрала остатки сил и попыталась встать. Совместными усилиями мы сумели придать моему непослушному телу вертикальное положение, и я поплелась в неизвестном направлении, опираясь на плечо брутального незнакомца.

      Через две минуты, когда силы снова оставили меня и я решила, что не смогу больше сделать ни шагу, перед нами появился небольшой костерок, разведенный в окруженной кустами ложбинке.

      – Ну вот, девонька, теперь раздевайся и грейся! – скомандовал мой спаситель.

      – Раздеваться? – переспросила я удивленно, подозрительно покосившись на него. – Как это раздеваться? Зачем раздеваться?

      Действительно, может, он маньяк! Место глухое, безлюдное, неизвестно, что у него на уме…

      – Раздевайся, если не хочешь заболеть! – повторил он настойчиво. – Сушить на себе мокрую одежду – это последнее дело!

      – Я… я стесняюсь, – проговорила я неуверенно.

      – Вот те нате, лещ в томате! – усмехнулся дядька. – Ну, если стесняешься – это хорошо, значит, будешь жить. Покойники – они уже ничего не стесняются!

      Он посерьезнел и добавил, поднимаясь:

      – Ты если чего думаешь – так зря, нам с Найдой ты не больно-то нужна. На вот, когда разденешься – накинь это… – Он бросил мне ватник с продранными локтями и вязаный шарф неопределенного цвета, свистнул собаке и отошел от костра.

      Я проводила его взглядом и быстро стащила с себя мокрую одежду.

      Стащив через голову мокрый свитер, я удивленно уставилась на свою левую руку.

      Вместо моих простеньких