Империя. Роман об имперском Риме. Стивен Сейлор

больше ни слова о столь неприятных вещах, – ответил Пинарий-старший.

      – Вообще больше ни слова, если не хотите опоздать на церемонию, – вмешалась вошедшая к ним мать Луция. – Дождь почти перестал. Вам обоим пора идти, и поживее. Но тебе, Ацилия, спешить некуда. У меня есть рукоделие – ничто не расслабляет лучше прядения шерсти. Можешь помочь мне, если хочешь, и мы мило побеседуем.

      Камилла проводила Луция с отцом в вестибул:

      – Не волнуйся, сынок. Я знаю, ты отлично справишься. Или присутствие Ацилии так взволновало тебя? – рассмеялась она. – Ну, ступайте же!

* * *

      – Тебе не кажется, что я хватил через край, напомнив юному Марку о нашем родстве с Божественным Юлием и императором? – спросил Пинарий-старший.

      Спустившись по склону Авентина, они пробирались через многолюдный прибрежный район, держа курс на Какусовы ступени, которые поднимались к вершине Палатина.

      – Думаю, Ацилиям отлично известны наши семейные связи, – утешил отца Луций. – Но не уверен, что это поможет делу. Да, мой дед был наследником Божественного Юлия и мы пребываем в родстве с великим Августом, но чего добились мы сами?

      – И в самом деле – чего? – вздохнул отец. – Разве что все еще живы.

      – Ты о чем?

      Они начали подниматься по Какусовым ступеням. При Юлии Цезаре это была всего-навсего крутая извилистая тропа, как и во времена Ромула. Август превратил ее в каменную лестницу с широкими площадками, украшенную цветами. Отец Луция посматривал вперед и назад, проверяя, нет ли посторонних ушей.

      – Ты никогда не обращал внимания, сынок, скольких членов семьи императора отправили в ссылку и как умерли самые дорогие его сердцу люди?

      Луций нахмурился:

      – Я знаю, что он изгнал свою дочь Юлию.

      – Его огорчила ее безнравственность.

      – И внука Агриппу.

      – Которого тоже сочли недостаточно праведным.

      – И мне известно о безвременной кончине двух других его внуков, Луция и Гая, которых он прочил в наследники.

      – Верно. Чрезмерная близость к императору не всегда идет во благо личному счастью или здравию.

      – Ты хочешь сказать…

      – Я хочу сказать, что император подобен пламени. А его приближенные похожи на людей, жаждущих согреться. Но вряд ли позавидуешь человеку, который подступит слишком близко и сам загорится.

      Луций покачал головой:

      – Возможно, все обернулось бы иначе, будь боги более благосклонны к моему деду?

      Пинарий-старший вздохнул:

      – Твой дед, как и его двоюродный брат Август, был помянут в завещании Юлия Цезаря, но это принесло ему мало пользы, ибо в гражданской войне он встал на сторону Марка Антония и Клеопатры. Когда они потеряли все в сражении при мысе Акций, твой дед образумился и перешел к Августу, который великодушно простил его – однако впредь не явил ни кап ли милости. Возможно, победитель решил, что достаточно даровать заблудшему родичу жизнь