Развитие правопонимания в европейской традиции права. Игорь Царьков

не может быть рационально оправдано, следовательно, не может и учитываться конкретное содержание дела. Подобное положение можно было возвести на уровень принципа и исходя из него создавать позитивные нормы права, но дело осложнялось тем, что как «священные тексты» Библии, так и авторитетные тексты отцов церкви содержали противоположные суждения в отношении одного и того же.

      Поэтому возникла потребность создания метода правового анализа и синтеза, который, с одной стороны, создавал бы отвлеченные и вечные правовые принципы вне контекста юридической практики, а с другой – на их основе «примирял бы противоположные суждения».

      В данном случае христианское представление о разуме человека существенно отличалось от античного понимания разума. Если последнее считало, что противоречие-конфликт есть заблуждение разума, связанное с неправильным употреблением терминов и нарушением правил высказывания[77], а сам разум есть способность делать правильные выводы из правильных посылок и способность индивида к самоограничению, то в средние века разум человека стал связываться со способностью разрешать противоречия-конфликты. Противоречия-конфликты приобрели форму необходимых условий самого разума[78].

      В этой части средневековая правовая наука совершила серьезный шаг вперед. Отвлеченные правовые принципы, или юридические максимы, были призваны решить задачу систематизации права. Западноевропейские юристы XI–XII вв. пытались систематизировать нормы так, чтобы получилось единое целое, т. е. определить не просто общие для определенного рода прецедентов элементы, но и систематизировать нормы в принципы, а сами принципы – в цельную систему, совокупность права, или corpus juris. Закон стал пониматься как связанное целое, единая система, «организм», который развивается во времени. Поэтому, в отличие от предшествующего обычного права и даже от римского права до и после Юстиниана[79], право в это время, да и потом, задумывалось как органично развивающаяся система, растущий организм, свод принципов и процедур, который будет строиться многими поколениями.

      Для реализации такой программы в начале 1100-х гг. был создан научный инструмент – схоластический метод правового анализа и синтеза. Одним из пионеров схоластического метода был Пьер Абеляр (1079–1142), годы жизни которого выпали на период папской революции. Конечно, П. Абеляр не сам изобрел этот метод, он уже существовал до него, но только в форме судебного процесса и способа обучения в европейских университетах. П. Абеляр вспоминает в своей книге «История моих бедствий»: «…едва только я узнавал о процветании где-либо искусства диалектики… как я переезжал для участия в диспутах из одной провинции в другую…»[80] Действительно, схоластический метод анализа и синтеза напоминал как судебный процесс (спор истца и ответчика), так и диспут, широко применяемый в европейских университетах того времени. В суде истец и ответчик выстраивали

77

Софистическая практика в Древней Греции подвигнула Аристотеля к формулированию правил высказывания (формальной логики).

78

В Новое время тоже меняется концепция «разума», а следом изменилось и правовое мышление. За разумом стали признавать способность достижения наибольшей выгоды при наименьших затратах (экономичность).

79

Дигесты Юстиниана составлялись из практической целесообразности «включить в один кодекс столько разрозненных томов авторов, освободив их от излишних повторений и исключив те нормы, которые вышли из употребления».

80

Абеляр П. История моих бедствий. – М., 1992. – С. 260.