На Западном фронте без перемен. Возвращение (сборник). Эрих Мария Ремарк

Но мы выполняли его так медленно, что это приводило Химмельштоса в отчаяние. Мы не спеша опускались на колени, затем опирались на руки и так далее; тем временем он уже в ярости подавал другую команду. Прежде чем мы успели вспотеть, он сорвал себе глотку.

      Тогда он оставил нас в покое. Правда, он все еще называл нас сукиными детьми. Но в его ругани слышалось уважение.

      Были среди унтеров и порядочные люди, которые вели себя благоразумнее; их было немало, они даже составляли большинство. Но все они прежде всего хотели как можно дольше удержаться на своем тепленьком местечке в тылу, а на это мог рассчитывать только тот, кто был строг с новобранцами.

      Поэтому мы испытали на себе, пожалуй, все возможные виды казарменной муштры, и нередко нам хотелось выть от ярости. Некоторые из нас подорвали свое здоровье, а Вольф умер от воспаления легких. Но мы сочли бы себя достойными осмеяния, если бы сдались. Мы стали черствыми, недоверчивыми, безжалостными, мстительными, грубыми – и хорошо, что стали такими: именно этих качеств нам не хватало. Если бы нас послали в окопы, не дав нам пройти эту закалку, большинство из нас, наверно, сошло бы с ума. А так мы оказались подготовленными к тому, что нас ожидало.

      Мы не дали себя сломить, мы приспособились; в этом нам помогли наши двадцать лет, из-за которых многое другое было для нас так трудно. Но самое главное – это то, что в нас проснулось сильное, всегда готовое претвориться в действие чувство взаимной спаянности, и впоследствии, когда мы попали на фронт, оно переросло в единственно хорошее, что породила война, – в товарищество!

      Я сижу у кровати Кеммериха. Он все больше сдает. Вокруг нас страшная суматоха. Пришел санитарный поезд, и в палатах отбирают раненых, которые могут выдержать эвакуацию. У кровати Кеммериха врач не останавливается, он даже не смотрит на него.

      – В следующий раз, Франц, – говорю я.

      Опираясь на локти, он приподнимается над подушками:

      – Мне ампутировали ногу.

      Значит, он все-таки узнал об этом. Я киваю головой и говорю:

      – Будь доволен, что отделался только этим.

      Он молчит.

      Я заговариваю снова:

      – Тебе могли бы отнять обе ноги, Франц. Вот Вегелер потерял правую руку. Это куда хуже. И потом, ты ведь поедешь домой.

      Он смотрит на меня:

      – Ты думаешь?

      – Конечно.

      Он спрашивает еще раз:

      – Ты думаешь?

      – Это точно, Франц. Только сначала тебе надо оправиться после операции.

      Он дает мне знак подвинуться поближе. Я наклоняюсь над ним, и он шепчет:

      – Я не верю в это.

      – Не говори глупостей, Франц; через несколько дней ты сам увидишь. Ну что тут такого особенного? Ну, отняли ногу. Здесь еще и не такое из кусочков сшивают.

      Он поднимает руку:

      – А вот посмотри-ка сюда; видишь, какие пальцы?

      – Это от операции. Лопай как следует, и все будет хорошо. Кормят здесь прилично?

      Он показывает миску: она почти полна. Мне