Крест Иоанна Кронштадтского. Юлия Алейникова

как ей отсюда выбираться и что с ней может быть, когда дверь распахнулась и на пороге появился он. Приземистый, лысый, в круглых очках, во френче.

      Берия. Она это еще раньше вспомнила. А акцент у него был вчера именно такой, как в фильмах. Это он у красноармейца спрашивал: «Что тут у вас?» – с каким-то поразительным бесчувствием отметила Маша.

      А потом он ее изнасиловал. Просто подошел к кровати, сдернул одеяло, а она, как дура, ручками стыдливо прикрывалась и испуганно глаза таращила. Он разглядывал ее, как кусок мяса на витрине. Потом расстегнул штаны, демонстративно достал свое хозяйство и навалился на нее всей тушей. Она брыкалась, визжала, он дал ей хлесткую пощечину и еще одну и улыбался с наслаждением, и визг Машкин ему тоже нравился. Это было очень страшно, мерзко, еще страшнее и омерзительнее, чем в фильмах показывают. Когда он это делал, Машке вдруг показалось, что она сходит с ума. Потому что наяву в жизни такого не бывает. Это болезненный бред, кошмарный сон, чудовищное наваждение. И чем больше Машке хотелось так думать, тем очевиднее ей становилось, что все происходящее с ней – ужасная, невозможная явь. Она не знала, как это случилось, но все это правда: и запахи, и звуки, и этот человек, который давно уже умер и проклят, и сама память о нем проклята. И еще она видела, как через щелочку в окошке двери за ними подглядывает красноармеец, видела его мерзкие, похотливые, гадко посверкивающие глазки. В них не было жалости, а только скабрезность, любопытство и похоть. Хотелось удавиться. И когда он с нее слез, потный, жирный и отвратительный, Машка думала об одном – выскочить из собственного поруганного тела и никогда в него больше не возвращаться, потому что жить в нем после случившегося больше невозможно.

      Глава 8

      – Ничего путного узнать не удалось, – вздыхая так глубоко и прочувствованно, что ее пышная грудь вздымалась, как штормовые волны, разочарованно проговорила Таисия.

      Грудь, по мнению Тасиных подруг, была ее главным достоинством – пышная, четвертого размера, а по мнению самой Таисии – ее главным изъяном. При достаточно узких бедрах и вполне себе приличных ногах ей даже удавалось втиснуть свой зад в джинсы сорок восьмого размера, но бюст выглядел тяжеловесным, громоздким и все время лез на глаза. Катастрофа. И спина у нее была мощная, с толстым загривком, будто в нем помещались все ее комплексы, жизненные проблемы и неурядицы.

      – А у тебя что? – стараясь ссутулить плечи, спросила она экстрасенса.

      – Ничего. Понимаешь, она одинокая была. Говорят, у нее мать есть, в геронтологии сейчас лежит, но она совсем старая, ничего не соображает, домработница в хозяйские дела особо не лезла, близких родственников нет. Еле раскопал подругу детства, но та сейчас на даче, обещала на следующей неделе в городе быть. Надеюсь встретиться, может, она что-то путное расскажет. А ты почему ничего не раскопала? – спросил Тамерлан, с жалостью рассматривая комлексующую, неловко сидящую в глубоком кресле Таисию.

      – Не сказать, что совсем ничего. Понимаешь, все Машкины близкие друзья и родственники в Петербурге остались. Бывший