Королевская гора и восемь рассказов. Олег Глушкин

дневного света, делавшие лицо мертвенно бледным. Было сразу видно, что человек устал, он двигался осторожно, словно боялся упасть. Обычно подвижные черные глаза застыли и смотрели в одну точку за окном. Что-то невидимое хотел он там разглядеть. И когда Аврутин окликнул его, Мирский остановился и с недоумением посмотрел на того, из-за которого, как он был уверен, рушилась жизнь. Говорить ни о чем Мирский не хотел, выслушивать оправдания не пожелал. И видимо, чтобы отвязаться и не затевать спор, сказал, что не держит зла, что в молодости людям свойственно совершать неразумные поступки, о которых потом приходится сожалеть. Но ведь я могу доказать, что нет моей вины, я найду того, кто донес, я обязательно найду, пообещал Аврутин. Вам не придется долго искать, усмехнулся Мирский, загляните в себя, в каждом из нас живут и бог и дьявол, добро и зло, попробуйте изгнать зло, для этого не надо вставать на котурны и вылезать вон из кожи. Людей ценят по их поступкам. Вы же выдумали себе иную жизнь. Я сразу понял, что вы фантазер. Фантазеры нужны в театре, фантазеры, но не предатели. Вас губит словоблудие, вы не сможете никогда совершить смелого поступка. Аврутин закашлялся, замотал головой, вы ошибаетесь во мне: пойду в партком, пойду в комитет, я докажу им, что пьеса нужна, что нам нужно знать историю, в этом ничего антисоветского нет. Молодой человек, устало произнёс Мирский, кто вам поверит, в лучшем случае вас упрячут в психушку. После этих слов Мирский демонстративно повернулся и, сделав несколько необычно широких шагов, скрылся за дверью своего номера.

      Он был, пожалуй, единственный, кто сейчас предпочел койку в пансионате веселию у моря. Эвелину следовало искать там. И Аврутин вернулся к догорающему костру, у которого уже никого не было, потому что почти все вышли на берег и столпились у кромки прибоя. Разгоряченные спиртным, желающие найти выход для накопившейся энергии, жаждущие любви, они стояли у края вод, и с хохотом отскакивали, когда на берег набегала очередная волна, те же, кто не успел, тоже радовались, получив в лицо заряд соленых брызг. В плавках, в купальниках, молодые, загорелые, они все были полны почти ребяческого задора, но никто не решался войти в воду и поспорить с волнами, которые становились все выше и выше. Усиливающийся ветер, нагнавший темные тучи, срывал пену с их вершин. Волны накатывались одна за другой. Давали передышку воде на минуту, а потом с новой силой вздымали ее к небу. Девушки подбадривали самого молодого, крановщика из четвертого цеха, он был сложен как Аполлон, говорили, что он мастер спорта и в самодеятельный театр попал случайно, его сманил Мирский, собираясь сделать из него героя-любовника. Но быстро выяснилось, что этот Аполлон косноязычен. Этот юноша попытался войти в воду, но первая же волна так хлестанула его, что свалила с ног.

      Он был много сильнее Аврутина, но не смог устоять, однако именно его падение подтолкнуло к воде. Сейчас или никогда. Аврутин решил, что сама судьба