Там, где лес не растет. Мария Семёнова

сразу утратил волю сражаться. Зачем всё, когда предают самые близкие?.. Коренга сжал зубы. Аррант не показался ему очень хорошим человеком, но всё равно его было жаль. Потом Ириллир заметался по палубе, исступлённо крича, что сегванам нельзя верить, что, вступив на палубу, они тотчас всех перережут, что слово кунса на самом деле подобно дыму, уносимому ветром. У него был голос человека, нутром чующего, что ему не поверят. И точно. От него шарахались, как от зачумлённого, а один из гостей, галирадец, даже проворчал:

      – Не меряй всех на свой аршин, Ириллир.

      В самом деле, сегваны могли и сдержать данное слово. А вот если бы им отказали, тогда уж они точно побросали бы всех за борт. Так что выбор был очевиден, и команда «Чагравы» не послушала ни просьб, ни угроз хозяина судна – парус остался висеть на рее тяжёлой матерчатой колбасой.

      Сегванские лодьи между тем подошли совсем близко, и вот уже над водой свистнули трёхлапые якоря, привязанные на длинных верёвках. Они с треском вцепились в борт и палубу «Чагравы», сегваны дружными усилиями стянули корабли… И первым с борта на борт по-хозяйски ступил, конечно же, сам Двадцатибородый. За ним последовал молодой комес. Он сразу не понравился Коренге. Неприлично парню быть таким пухлым и рыхлым, а воину и подавно. Ишь, ляжки наел – а у самого не то что борода, даже усы мало-мальские не растут!.. Не поминая уже, что справные воины, удостоенные сопровождать вождя, не должны ходить в каких-то дурацких плащах из грубой рогожи, из которой мешки только делать, а не одежду!

      Немного погодя к этим двоим присоединился третий, седой старик, выглядевший измождённым то ли болезнью, то ли тягостным горем. Он молча остановился подле Чугушегга и молодого, скрестив на груди руки. Он смотрел на Ириллира даже без ненависти. Так – словно с того света – смотрят люди, безмерно уставшие от жизни и от тех невзгод, которыми она даже на склоне лет продолжает их настигать.

      А Ириллир стоял перед ними, держа в руке короткий изогнутый аррантский меч, и, кажется, собирался недёшево продавать свою жизнь. Сегваны на этот меч не обращали никакого внимания. «Ну а я-то что делать должен? – мучился Коренга. Рука молодого венна лежала на холке взволнованного, глухо ворчавшего Торона, другая сжимала узкий кожаный ремешок, уложенный вдоль правой ноги. – Защищать его? Сегванов этих я первый раз вижу и совсем видеть бы не хотел, а с ним третий день рядом живу, не чужие вроде друг другу… Я что, получается, тоже его предаю?..»

      – Ты думал, твоему злодеянию не будет свидетеля, – проговорил Чугушегг. Проговорил очень спокойно и даже грустно, и от этого стало ещё страшней. – Ты ошибся. Свидетели найдутся всегда…

      Ириллир вдруг выронил меч, бухнулся на колени и принялся биться лбом о палубные доски.

      – Помилуй, помилуй, достойный кунс… – разобрал Коренга. – Не губи… Я не знал, что всё так получится… Я не хотел…

      Старик медленно отвернулся. Двадцатибородый смотрел на арранта с видимым отвращением. Казнить человека, униженно молящего о пощаде?..