Проклятие Батори. Линда Лафферти

ничего необычного. Ее покрытые лиловыми венами руки бережно держали скользкую головку новорожденного. Когда глазки малыша открылись и заморгали в тусклом свете свечи, старуха улыбнулась ему.

      – Конечно, мадьяр, – проговорила она, любуясь его глазками.

      Мать застонала, ее тазовые мышцы все еще сокращались.

      – Глазки у него будут зеленые, как у деда, – продолжала старая повитуха, восхищенно качая головой.

      Нынче вечером Шарварский замок будет ликовать – а как же: наконец-то у шталмейстера родился сын!

      Но, уже собравшись перерезать пуповину, женщина вскрикнула, вскинув к лицу руки, все еще мокрые от теплой крови. Мать приподнялась, пот заливал ей глаза.

      – Что-то не так? – простонала она. – Говори же, Агота!

      Старуха покачала головой. Через секунду младенец заплакал – его крошечные легкие заработали, выдав вполне здоровый крик.

      Мать протянула руки, прося дать ей ее чадо.

      Бросив осенять себя крестным знамением, повитуха сморщенными пальцами запеленала малыша в чистую льняную пеленку и передала матери. Тот сразу же замолк и уставился в материнские глаза.

      – Посмотрите, госпожа! – Сморщенным розовым пальцем Агота раздвинула крошечные губки младенца; тот недовольно пискнул.

      И мать поняла, что так встревожило повитуху: за губами скрывался полный набор прекрасно сформированных белых зубиков.

      – Это талтош[1], – прошипела старуха. – Один из древних!

      Она разжала крепко сжатый правый кулачок младенца, и в маленькой комнатке, до сих пор наполненной запахом пота и родов, раздался ее облегченный вздох.

      – Слава богу, только пять пальчиков!

      Мать нежно разжала левый кулачок младенца и, обнаружив шестой палец, воскликнула:

      – Это знак! Что мне делать? Что с ним будет?

      Пламя свечи заколыхалось от прокравшегося под дверью сквозняка. В толстое свинцовое стекло барабанил дождь.

      – Никому не показывайте вашего ребенка, – сказала Агота. – Если Габсбурги прознают, они вышибут ему мозги.

      Раздался стук в дверь. Повитуха и роженица переглянулись.

      – Прогони его! – шепнула мать. – Не впускай сюда никого.

      Повитуха кивнула и слегка приоткрыла дверь. Там стоял один из конюхов, молодой парень. Он снял шапку; в его темных волосах виднелись солома и овсяная мякина.

      – Господин шталмейстер желает видеть своего… простите, это сын или дочка?

      Агота замялась и, прежде чем ответить, облизала языком потрескавшиеся губы.

      – Скажи господину, что он может гордиться здоровым мальчиком. Но госпожа еще слаба и просит навестить ее позже, когда она будет в состоянии принять его.

      Дверь тихо затворилась, и повитуха подождала, прислушиваясь к удаляющимся шагам. А потом тихонько задвинула засов.

      Мать прижала ребенка к груди.

      – Никто не узнает этой тайны, кроме моего мужа, – проговорила она. – Поклянись мне, что не расскажешь никому и унесешь эту тайну с собой в могилу!

      – Клянусь всеми святыми, госпожа, – прошептала старуха. – Талтош – это неземная сила. Будь я проклята, если причиню какой-либо вред этому младенцу, ибо он наделен благословенной магией.

      Молодая мать откинула назад свои мокрые от пота волосы и задумалась.

      – Притворюсь больной и скажу, что ребенок тоже нездоров. Никому не позволю приходить ко мне.

      – Все равно пойдут разговоры, госпожа. Вам надо уехать из этого королевства. Куда-нибудь подальше, – сказала повитуха. – А шестой пальчик я отрежу, сегодня же.

      – Бедное дитя!

      – Послушайте, госпожа. Церковь или король все равно разыщут его. Да и сами Батори[2] могут его опасаться. Госпожа Эржебет, вышедшая замуж за господина Ференца, – она очень странная женщина.

      – Что ты хочешь сказать?

      Лицо старухи перекосилось.

      – Она ведет себя жестоко… – Агота оглянулась и прошептала: – В ней больше трансильванского, чем венгерского. Эчедские Батори предадут этого ребенка смерти, потому что боятся могущества настоящего венгерского талтоша.

      – Но он же невинен!

      Малыш прильнул к материнской груди, тихонько посасывая ее. Она чувствовала только нежное чмоканье губ новорожденного, похожее на журчание ручья, и крохотные зубки – будто каменистое дно в волне сладких поцелуев.

      – Вам нужно покинуть Шарвар и не возвращаться, пока ребенку не исполнится пять лет. В этом возрасте у нормальных детей вырастают все зубы.

      – А палец? Ведь останется шрам…

      – Скажете, что ручка попала под колодезную веревку. Или что малыш напоролся на кухонный нож, когда пытался взять со стола морковку.

      – Столько лжи!

      – Вы должны защитить сына.

      Мать кивнула, но лицо ее исказилось страданием.

      – Следите

1

Талтош – венгерский шаман, колдун. – Здесь и далее прим. пер.

2

Хотя Эржебет была племянницей польского короля Стефана (Штефана), которого в русской традиции зовут Стефаном Баторием, сама Эржебет в русской литературе более известна под фамилией Ба́тори, что соответствует венгерскому произношению. А поскольку в романе речь идет прежде всего об Эржебет, то представляется правильным использовать вариант «Батори», а не «Баторий».