Мы здесь. Майкл Маршалл

свою жизнь в небольшом городке, человек, озаренный высокими мечтами и наделенный возвышенным сердцем. Повествование давалось автору легко, однако ушло два года и семь черновиков, прежде чем у него появилось ощущение законченности книги. Персонажи были выведены вполне сносно, и с ними происходили достаточно интересные вещи: налицо была сюжетная интрига и конфликт, после разрешения которого кое-кто остался жить-поживать, а кое-кто и нет. Вышедшая через полгода книга вряд ли метила в бестселлеры, но читающая публика могла принять ее вполне благосклонно, да и редактор Дэвида был уверен, что роман получит неплохое паблисити. Иными словами, у него был шанс.

      Но в том романе Дэвид, к сожалению, высказал по сути все, что хотел поведать про то, каково быть Дэвидом.

      Издатели ждали чего-то еще. А вот автор был не уверен, что это «что-то» у него есть, и за весь прошлый месяц не сделал ничего, чтобы убедить себя в обратном. Он начал и уже нащупал три сюжетных линии новой книги. Была надежда, что идеи начнут формироваться, так сказать, по ходу пьесы, а он, записывая их, будет таким образом удерживать под собой интерес читателя… всю оставшуюся жизнь.

      Вот почему он сидел здесь, в кофейне, пытаясь заняться чем-нибудь подобающим. Не получалось. Как в ситуациях с теми, кто отчаялся забеременеть, налицо была некая преграда. Нечто невидимое, но фактически осязаемое. То, с чем никак не удается разминуться. То, что препятствует.

      Он отвлекся от своего блокнота, куда не записал ни слова, и выглянул в окно, мобилизуя в себе энергию для ухода домой.

      Снаружи туда-сюда проходили люди. Одни шагали с мрачной целеустремленностью, другие дрейфовали бесцельно, как листья на струях ветра, чтобы попасть абы куда. На секунду писателю показалось, что кто-то с той стороны улицы стоит и смотрит на кофейню, но затем этот кто-то ушел.

      – Как делищи-то, на самом деле?

      Перед столиком стояла Талья. Вне прилавка ее габариты казались уже не столь внушительными.

      – Да не очень чтобы очень, – вздохнул литератор.

      Буфетчица уселась, уткнувшись мясистыми локтями в столешницу и уместив на ладони свое круглое лицо:

      – Непросто, да?

      Непонятно было, сколько в ее голосе сочувствия, а сколько иронии.

      – Что ты имеешь в виду? – уточнил писатель.

      – Мечтать мечты легко, а вот жить ими сложнее. Потому они и зовутся мечтами, а не жизнью.

      – Хорошо сказано. Я, пожалуй, запишу.

      – Смотри не забудь про авторские права. Кажется, я это подслушала у какой-то кантри-группы. – Женщина ободряюще подмигнула посетителю. – Ничего, Дэвид, прорвешься! Выдал раз, выдашь и другой.

      – У тебя есть причины так говорить?

      – Чутье. Я костьми чую. А кость у меня ох, широкая!

      В эту секунду что-то громко стукнуло, и, обернувшись, оба увидели, как дверь кофейни самопроизвольно распахнулась и захлопнулась.

      – Ого! – с улыбкой повел головой литератор. – Кто б мог подумать, что на улице такой ветрище!

      – О, вспомнила! –