Сочинения. Том 5. Экономическая история и экономическая политика. Статьи. Книга 1. В. А. Мау

деятельности в ранг объективного экономического закона. Это не прошло мимо внимания некоторых советских исследователей. Так, Г. Дементьев анализировал возможность своеобразного фетишизма в советских условиях, поскольку «само понятие экономического закона меняется, т. е. видоизменяется соотношение между экономической закономерностью и самим субъектом, и в соответствии с этим появляются новые моменты, маскирующие сущность, за свободой забывается необходимость, за субъективным забывается объективное, экономические процессы сводятся к технике планирования, экономические отношения многосторонне запутываются»[191].

      Однако подобные рассуждения были скорее исключением. Характерными же для того времени стали представления о планировании (или даже плане) как экономическом законе социализма, причем в выступлениях ряда авторов он назывался даже основным законом, законом движения советской экономики[192]. Утверждалось также, что социализму не свойственны объективные законы развития хозяйства, так как «против равнения на объективные законы» направлены наши планы (особенно активно подобные идеи пропагандировал А. Стецкий, занимавший в 1930-е годы видные посты в ЦК ВКП(б)[193]). Вместе с тем в ряде публикаций отмечается и то, что планирование само базируется на некоторых внутренних закономерностях социализма, хотя анализ и не идет дальше этой абстрактной постановки[194].

      Еще одной характерной чертой работ рассматриваемого периода было сведение анализа реальных процессов к конкретным хозяйственным формам, которые в результате становятся критерием планирования. Это выразительно контрастировало с методологическими принципами недавнего прошлого. Еще в 1926 году В.А. Базаров обратился к анализу проблемы оптимальности планирования, справедливо полагая, что не только наличие плановых документов как таковых, но даже совпадение фактических данных с запланированными не может свидетельствовать о действенности планового механизма: ведь намеченный в плане и реализованный на практике курс мог быть неоптимальным[195]. Теперь же возобладала и абсолютно доминировала иная, формальная точка зрения. Директивное адресное планирование было признано неотъемлемой чертой планового хозяйствования. И соответственно охват им всех отраслей и сфер экономики расценивался как признак полной победы планомерности, утверждения ее безраздельного господства.

      Весьма типичными в этом отношении являются слова одного из руководителей Госплана 1930-х годов В.И. Межлаука: «Второй пятилетний план знаменует собой новую веху, новый, более высокий этап в истории планирования. Вторая пятилетка отличается от первого пятилетнего плана широтой охвата планируемых объектов, большей разработкой технических проблем, большей научной обоснованностью. Во втором пятилетием плане все хозяйство охватывается непосредственным конкретным планом. Эта

191

Дементьев Г. Всеобщая политическая экономия // Проблемы марксизма. 1931. № 2. С. 159.

192

См.: Плановое хозяйство. 1930. № 4. С. 131–132, 164.

193

См.: Стецкий А. Ленин и социалистический план. М., 1933. С. 17; Стецкий А. В борьбе за ленинскую теорию. М., 1938. С. 22.

194

См., например: Вайсберг Р. Проблемы народнохозяйственного планирования // Проблемы экономики. 1934. № 1. С. 26; Бакулин И. Познание законов экономического развития общества и планирование народного хозяйства // Пропагандист. 1940. № 5.

195

См.: Базаров В. О методологии построения перспективных планов // Плановое хозяйство. 1926. № 7. С. 9–13. Он же предложил и критерии оптимальности плана. К ним относились плавность движения, его пропорциональность, а также выбор кратчайшего (при соблюдении первых двух условий) пути.