Шелк аравийской ночи. Николь Фосселер

фамильное гнездо – и манеры сапожника!

      Он со смехом уклонился от вновь грозившего ему сапога.

      – Так ты дашь мне представить семью или нет?

      Под благосклонное ворчание Ральфа Джонатан передвинулся на краешек сиденья, держа фотографию боком, и принялся указывать на каждого по очереди:

      – Мой отец, Джеральд Гринвуд, профессор истории Древнего мира и филологии в Баллиол-колледже. Моя мать, Марта Гринвуд, урожденная Бентхэм. Наша младшенькая, Ангелина…

      Ральф выхватил у него фотографию и внимательно изучил последнего упомянутого персонажа – вернее, упомянутую особу. Наконец одобрительно присвистнул:

      – Чу-дес-но! За это время она должна была расцвести в настоящую красавицу. Она еще свободна?

      – Предупреждаю сразу! Лапы прочь, ловелас! – весело крикнул Джонатан и попытался отобрать у Ральфа семейный портрет. – К тому же она очень капризна и чересчур задирает нос. Пожалуй, ты бы показался моей сестренке недостаточно привлекательным, – съязвил он, сражаясь с Ральфом за фотографию. Наконец последний одержал в потасовке победу, подняв над головой карточку и держа Джонатана на расстоянии вытянутой рукой.

      – Не будь так уверен! – возразил он с широкой ухмылкой. – Я смогу обвести ее вокруг пальца и укротить!

      – Ха, без шансов, но надежда умирает последней! – хмыкнул Джонатан и повалился на сиденье рядом с Ральфом, который продолжал всматриваться в снимок. Он указал на четвертого члена семьи, молодую темноволосую девушку, стоящую немного в стороне, пряча в складках платья зажатые кулаки.

      – А это что за мрачное создание?

      Нахмурив брови, девушка свирепо смотрела на зрителя, как будто ее заставили встать перед линзой фотокамеры силой. Упрямо поджатый подбородок не подходил к неуклюжей позе, а почти ожесточенная серьезность на лице мало шла такой молодой девушке.

      – Это моя вторая сестра, Майя, – в голосе Джонатана зазвучала неподдельная нежность. – Она – отличный приятель, совсем другая, чем Ангелина. Книги для нее – все. Она душу бы продала, чтобы поступить в университет, и никак не может смириться, что там можно учиться только мужчинам.

      Внезапно посерьезнев, он уставился в окно – благодаря наступающим сумеркам и свету загорающихся по ходу поезда фонарей оно окончательно превратилось в зеркало. Но казалось, Джонатан смотрит сквозь стекло, в видные лишь ему одному дали.

      – Иногда меня очень беспокоит ее будущее. Она такая мечтательная и так часто бывает печальной. Как будто не может найти места, где пустить корни…

      Вместо ответа Ральф молча протянул ему фотографию и сочувственно похлопал по плечу. Джонатан задумчиво прикусил нижнюю губу, убрал фотографию и поднялся с места. Ребром приложив ладони к прохладному стеклу и заслонившись ими от света купе, он смотрел на улицу.

      – Снег, – наконец восторженно пробормотал он. – А я уже и забыл, как выглядит снег…

      3

      Майя бежала по пустынной, словно зачарованной, улице. Сумерки постепенно