Волхитка. Николай Гайдук

одежде и червь дереву, так печаль вредит сердцу человека! Что город, разрушенный без стен, то человек, не владеющий духом своим!»

      Злата поднялась и прошептала, глядя в синеватый лоскут небес, отраженный в проруби:

      – Господи! Сделай так, чтобы он был живой! Живой!

      И в следующий миг свершилось чудо.

4

      Емельян Прокопович – так ей показалось – на лошади подъехал и затормозил у крутояра. Стремительные сани едва не опрокинулись, скользя по склону и разворачиваясь…

      Знакомый голос окликнул женщину. Косолапо раскорячась, «Емельян Прокопович» стоял в санях, вожжи на себя тянул так сильно – лошадь морду спрятала под грудь и показала чёрное пятно между ушей.

      – Миленький ты мой! – Злата побежала, в снег свалилась, шепча: – Любый мой! Да я уж и не чаяла дождаться!

      Возница лошадь от обрыва отвернул. Вожжи бросил, выскочил в сугроб и тоже ей навстречу поспешил.

      Смутно видя сквозь прихлынувшие слезы, она поднялась. Руки распахнула и обняла его – что было силушки. Гладила затылок, бормотала несвязно:

      – Да где ж ты… где же ты так долго пропадал?!

      – Я? – воскликнул изумленный человек. – Я дома… спал…

      – Да как же дома? Что ты говоришь? Я все глазоньки свои попроглядела! Емельян! Родной!

      – Мать! Да погоди ты! Мать… Окстись!

      Она не слушала. Содрогалась внутренним ознобом; нервы натянулись до предела.

      – Родименький мой! Любый!.. Пропажа моя ненаглядная! Да что с тобой случилось на той проклятой ярмарке?! Я за тебя молилась, Емельян! Молилась, а сама уж думаю: век мне тебя не видать!..

      Так плакала она и причитала в объятьях своего старшего сына, обличьем и голосом разительно похожего на батю. Игра не доведет до добра. Не знал он, затевая шутливое переодевание в отца, что это так больно ранит матушкину душу…

      Когда мать называла его Емельяном Прокоповичем. парень ошалело посматривал по сторонам, точно искал отца. Грубовато хлопал по узкому плечу и гудел прямо в ухо:

      – Мать! Погоди, ты что? Окстись!

      И наконец, приводя её в чувство, парень не выдержал: взял за грудки и серьезно встряхнул.

      Злата, сморщив лицо, пригляделась и вздохнула вдруг с таким надрывом, что у сына заныло в груди.

      – Артамоша?.. Ты?.. А где же?.. Где наш отец?

      – На ярманке… Где?..

      Она слёзы сдёрнула рукавом со щёк.

      – Ой, как тошно мне! Тошно! – призналась, прикрывая глаза длинными намокшими ресницами; глубинный радостный огонь в них мгновенно померк.

      – Пойдем домой! – Сын потянул за рукав. – Ты вся продрогла, мам! Пошли!

      – Нет, Артамоша, мне тепло… Мне жарко даже… Уголечек всю меня спалил!

      Он осторожно взял ее за плечи. Пригнулся, внимательно заглядывая в чёрные широкие зрачки. На бровях её и на ресницах парень заметил седые шерстинки.

      – Уголёк? – Артём попробовал убрать седые шерстинки, но они словно примёрзли. – Какой уголёк?.. Ты что говоришь?

      – В