.

почему ты думаешь, что они поедут здесь?

      – Он поедет через ленинградский пропускник, – сказал я, проигнорировав «они». – Вот увидишь.

      – Но почему? Поездка в Питер на машине – хороший предлог, можно пристать к каравану, а потом съехать с дороги… но у Москвы десять выездов.

      – Пойдём, – сказал я. – Вон машина, похожая на ориентировку…

      Михаил ещё раз посмотрел на Замкадье. Пробормотал:

      – Очень странно видеть всё это с другой стороны…

      Мы спустились с насыпи к площадке перед пропускником, где как раз заканчивали формировать полуденный караван на Питер. По спецразрешению можно было выехать и в одиночку, но дураков в Москве мало. Все предпочитали выезжать группами – в восемь утра, в полдень, в шесть вечера. Четыре стареньких колесных БТР охраны, машина «скорой помощи» и две бронированные полицейские машины должны были сопровождать целую кавалькаду – полсотни фур и три десятка легковушек.

      То, что между Москвой и Питером существовало автомобильное сообщение, объяснялось отчасти традицией, отчасти сохранившимися вдоль трассы человеческими поселениями (через большую часть, конечно, проходила железная дорога), а отчасти – человеческим упрямством. Никаким восставшим нас не запугать.

      Сейчас все, готовящиеся к выезду, стояли на бетонированной площадке, когда-то бывшей парковкой огромного молла. Скучающие дежурные ходили между машинами, бегло оглядывая шины, проверяя, залит ли полный бак бензина.

      – Вон тот белый седан «рено» на краю площадки, – сказал я.

      – Да, номер сходится, – подтвердил Михаил.

      Я с такого расстояния номера разглядеть не мог. Обидно, что у мёртвого зрение лучше, чем у меня.

      Мы прошагали мимо дальнобойщиков, суровых ребят с табельными мачете на поясах, и подошли к старой «реношке». Дальнобойщики поглядывали на Михаила – неприязненно, но молча. Водитель «рено» курил, ожидая осмотра машины. Выглядел он совершенно спокойным, даже умиротворённым. Полноватый дядька лет сорока, с залысиной и рыхлым лицом.

      – Альберт Ефремович! – позвал я.

      Мужчина обернулся, посмотрел на меня. Кивнул. Он меня знал, и я его тоже. Спокойствие и умиротворённость покинули лицо мужчины, сменившись усталостью и безнадёжностью.

      Нет, честное слово. Настолько разительная смена эмоций – только актёр мог бы и изобразить. Потом мужчина посмотрел на Михаила – и к его выражению лица добавилась ещё и тоска. Актёр!

      Впрочем, Альберт Ефремович и был актёром МХАТа. Ведущим актёром.

      – Далеко собрались? – спросил я.

      Альберт Ефремович бросил и затоптал сигарету. Сказал досадливо:

      – Эх, ну что вам не сидится, товарищ капитан? Неужто дел в городе мало?

      – Альберт Ефремович… – сказал я укоризненно.

      – В Питер, – безнадёжно, но упрямо сказал мужчина.

      Я заглянул в машину. Нахмурился.

      – А маму одну оставили? Она же хворала у вас последний год…

      Альберт