Восьмая жизнь Сильвестра (сборник). Александр Сивинских

него и в мыслях не было, что я откажусь. Да я и не собирался.

      – Что за напарник?

      – Англичанин. Вернее еврей. Надеюсь, ты не антисемит?

      – Галилеяне – божий народ. Моего секретаря звали Арон Симанович.

      – Вот и прекрасно. – Абакумов повернулся к солдатикам: – Позовите господина Даяна.

      4. Воздушное пространство над Польшей, ночь с 19 на 20 июля 1944 года.

      Огромный, выкрашенный в густо-чёрный цвет аэроплан стряхнул наш планер в ночном небе, как мужик стряхивает соплю с пальцев. Аппаратик из дерева и шёлка клюнул носом, у меня перехватило дыхание, но Мойша выровнял полёт за считанные секунды. Я покрутил головой, однако не смог ничего рассмотреть. Даже звёзд не было. Будто мы не в небесах парили, рядом с ангелами и птичками Божьими, а тонули в океане, заполненном вместо воды отменной китайской тушью. Да и впрямь, какие ангелы ночью? Не встретить бы бесов.

      – Долго лететь? – спросил я, наклонившись к затылку галилеянина.

      – Часа полтора.

      – Тогда спать буду. Разбуди перед приземленьем.

      Он соорудил кружок из указательного и большого пальцев.

      Надеясь, что это не изображение срамного места или другой какой пакости, я закрыл глаза и в минуту заснул. Приснилась Хиония Гусева, но не сующая с дикими проклятьями нож мне в живот, а ласково кормящая грудью – большой и мягкой, как у Аньки Вырубовой.

      5. Восточная Пруссия, лес Гёрлиц, 20 июля 1944 года. Раннее утро.

      Облачённый в пятнистый балахон русского пластуна, гибкий и подвижный, галилеянин был почти незаметен в лесу. Плоская тридцатифунтовая банка с керосином, висевшая у него за спиной на лямках, и скорострельный пистолет-пулемёт Дегтярёва были обмотаны зеленовато-бурыми тряпками. Для маскировки. Лицо закрывала тёмная противокомарная сетка, сквозь которую едва виднелась золотая звезда пророка Давыда на чёрной кожаной заплате поверх пустой глазницы.

      Я же не скрывался. Незачем. Не тать, но архангел воздаяния, идущий, чтоб свершить Божий Суд. Чёрная косоворотка отменного шёлку, плисовые штаны с лампасом, заправленные в низкие яловые сапожки; расшитый петухами алый кушак. Смазанные коровьим маслом волосы блестели под ранним солнцем, борода топорщилась дворницкой метлой. Тощий солдатский сидор с немногими нужными вещами был по-таёжному смещён на грудь.

      Жадный лесной гнус не приближался ко мне ближе, чем на аршин. Зоркие глаза лесных тварей не видели меня, чуткие носы не обоняли, настороженные уши не слышали. И лишь трепещущие неизъяснимым ужасом сердца гнали прочь – хоть хищника, хоть жертву.

      Шагалось легко и даже весело. Лес был не по-нашему чист. Ни бурелома, ни сухих деревьев – всюду чувствовалась рука привыкшего к порядку германца. На что им сдалась Россия, дуракам? Дикую да вольную, её не обиходишь и за тысячу лет. Будь ты хоть сам император Карл Великий.

      Спустя три часа резвого хода я поднял длань.

      – Стой. Можешь перекурить и оправиться.

      Пока галилеянин шумно мочился в ложбинке за кустом черёмухи, я достал