Подлинные записки Алексея Ивановича Ермакова. А. И. Ермаков

сбросили с себя лисьи шубы, и, несмотря на протесты жен, подъехали к месту боя. Тут были известные силачи Шарашкины, Каверины. Мещан гнали по назвозу по направлению к уездному училищу. Лютовым сообщили, и вот они трусцой прибежали и выстроились у колодца против уездного училища. Старик скомандовал, чтобы сыновья стояли в линию, ни шагу вперед, ни назад. Бой все приближался. Шарашкиных и Кавериных свалили. Старичишка-пономарь с криком, что никогда этого не бывало, чтобы Каверины не остановили, бросился в бой, но его, как пушинку, перебросили через Лютовых. Докатились и до них, но сшибить их было трудно, навалили они впереди себя целую груду тел. Старика кто-то ударил по лицу гирей, кровь из него хлынула, но он стоял и клал впереди себя тела. Так и не смогли мужики дальше продвинуться. Так бой и закончился.

      Вспоминаю встречу архиерея. Ехал он из губернского города Пензы (расстояние до Краснослободска 200 верст) со свитой: певчие, протодьякон и иподьяконы, несколько троек и карета владыки впереди. Становой со стражниками объезжал епархию, ждали – готовились – чистились, наш хор должен был петь на левом клиросе. На колокольне собора сидел звонарь и зорко смотрел, чтоб при приближении к городу ударить во вся3, а также на других церквях тоже дежурили звонари. Ждали уже несколько дней, но владыка где-то задержался. Вдруг вечером часа в 4 раздался удар в колокол в соборе, подхватили и другие церкви, и пошел трезвон. Народ весь бросился к собору на встречу. Кучер протопопа ехал на Мокшу за водой, протопоп-старик бежал по улице, запыхался, догнал кучера, вскочил на водовозку, понесся вскачь, держась за бочку, камилавка от ветра слетела, волосы длинные развеваются, кричит: «Наддай! Наддай!» Кучер все время стегает лошадь вожжами. Прибежали к собору, духовенство уже облачилось в ризы, дьякон махает кадилом. Оказалось, что приехали только свита и певчие, человек шестьдесят, Владыка же остался ночевать у Пем <…> верстах в 20-и от города – прибудет завтра. Смеялись над протопопом – он охрип от крика, погоняя водовозку. Это был наш законоучитель Петр Афанасьевич Покровский, хороший старик, над которым мы зло проказничали, настригая ему волосы в чернильницу: ставя отметки делал кляксы, ругался страшно, стыдил, усовещивал.

      На другой день часов в 9 утра опять зазвонили во вся во всех церквях. Народ бросился отовсюду к собору. Владыка прибыл в карете. Впереди на тройке становой стоя, стражники верхом на лошадях, на паперти все городское духовенство в облачении. Вышел из кареты высокий благообразный старик в шелковой голубой рясе. Под руки повели его иподьяконы. Протодьякон с кадилом, громадного роста, ворчит молитвы. Поставили его на высокий помост, устроенный среди храма, началось облачение. Певчие одеты в малиновые кафтаны. Наш хор на левом клиросе. Мне хорошо видно. Как грянул хор «Ис полла эти Деспота», у меня душа ушла в пятки. Вся церемония архиерейского богослужения произвела на меня громадное впечатление. Когда вышли три исполатчика4 в стихарях

3

Здесь и далее в тексте подчеркивания автора.

4

Исполатчик – солист церковного хора, более высокооплачиваемый, нежели рядовой певчий.