Кошка дождя. Алла Лескова

ного сюжета даже нет.

      А весь секрет – в личности автора. Женщины умной, наблюдательной, с очень чистой душой и поразительно ненатужным, редким чувством юмора.

      И потому от этих дневниковых записей не только трудно оторваться, но еще и чуть светлеет окружающий нас мир.

      Спасибо, Алла! Всем знакомым я советую читать Вас.

ИГОРЬ ГУБЕРМАН

      Алла Лескова – человек эпохи возрождения интереса к частной жизни.

      Неудивительно, что ее писательство началось с мимолетных наблюдений в фейсбуке.

      Пока застывшие в гражданской позиции блогеры делились эсхатологическими прогнозами и решали проклятые вопросы, голос здравого смысла и чувства пробивался как цветок сквозь асфальт несравненной правоты.

      Залог успеха историй Аллы Лесковой в том, что, рассказывая о себе, она рассказывает обо всех и каждом.

      Глядя на окружающее широко раскрытыми глазами ее лирической героини, читатели возвращаются в обыденный мир автобусов, кастрюль и живущих в соседнем дворе товарищей сказочно преображенными.

      Это не новый, это старый добрый сентиментализм.

      На высоте всех опытов и дум искушенному читателю любой эпохи полезно вспоминать, что и крестьянки любить умеют. Заслугой Карамзина была не демократичность, а обратная связь с реальностью.

      Бессюжетная, казалось бы, проза Лесковой обладает внутренним стержнем.

      Любая ее история о том, что такое хорошо и что такое плохо.

      Катарсис – это момент, в который мы соприкасаемся с чудом. Вокруг-то ничего не изменилось. И тут вдруг такое.

АЛЕКСЕЙ АЛЕШКОВСКИЙ

      Проза Аллы Лесковой – той природы, которую я больше всего ценю. Она равна человеку – притом как во внешнем пространстве, так и во внутреннем. Редкая гармония, когда внутреннее схлопывается с внешним (пространство и время) и получается одна вселенная. Прекрасная.

АНАТОЛИЙ КИМ

      Ха-ра-шо

      Все-таки у нас очень культурная столица.

      Явно дню памяти Хармса утренняя поездка на работу посвящена была.

      Все очень старались, как будто готовились.

      Водитель никак не передавал сдачу с двух полтинников на заднюю площадку.

      Ему оттуда женщина с детским голосом время от времени кричала:

      – Сдачу с двух полтинников!

      Водитель ей через весь автобус меланхолично отвечал:

      – Харашо.

      Но не передавал.

      Все замерли и стали заинтересованно улыбаться, готовясь кто к чему, по потребностям.

      Потом с передней площадки вошла женщина с палками от скандинавской ходьбы и сказала:

      – Уступите мне место кто-нибудь.

      Все замерли и стали смотреть на ее скандинавские худые палки, на ее ноги-руки, которые все были на месте, и на дорогой стильный рюкзак за плечами.

      Тут стала неуверенно подниматься со своего согретого места молодая полная женщина, но ей по коленям хлопнула сидящая рядом монументальная родинаматьзовет, и молодая женщина сразу вернулась в исходное положение, покраснев.

      В это время с задней площадки опять попросили сдачу с двух полтинников без всякой угрозы в голосе.

      – Харашо, – ответил водитель и не передал.

      Скандинавская палка настаивала, чтобы ей уступили место.

      Родинаматьзовет посмотрела на нее и сказала:

      – Вы совсем наглая или как? С какой стати место вам уступать?

      – Я с палками, поэтому, – отвечает скандинавка.

      – С двух полтинников сдачу передайте, – шестой раз попросили с задней площадки упавшим голосом.

      – Харашо, – ответил водитель громко. И не передал.

      – И что с того, что с палками? Инвалидка, что ли? Ходите, как придурки, с этими палками, все худеете, а мы места вам уступать должны? Совсем спятили. С палками она.

      – Я устала, я не девочка, у меня болят все мышцы, уступите, пожалуйста, кто-нибудь! – воскликнула с палками.

      С задней площадки опять напомнили о сдаче, и водитель ответил: «Харашо», но не передал.

      А родинамать сказала:

      – Устала она, худеть устала. Не, ну умора просто, обалдеть просто.

      А с задней площадки…

      А водитель…

      Но так и не передал.

      Мцырик

      Со мной за школьной партой сидел молчаливый задумчивый двоечник Сашка Гордеев.

      Он был светленький, с бесцветными ресницами над опущенными в учебник глазами и все время подпирал подбородок небольшой ладонью.

      В учебнике он ничего не видел, думал о своем и только