Ахматова. Юные годы Царскосельской Музы. Юрий Зобнин

город: красивые широкие улицы, да к тому же прямые; невысокие дома (в два-три этажа) – просторные, опрятные, без всяких причудливых украшений; вдоль тротуаров наша белая акация; деловая суета на улицах и в лавках; торопливые пешеходы; дома и всё вокруг новенькое с иголочки, что так привычно нашему глазу; и даже густое облако пыли окутало нас словно привет с милой нашему сердцу родины, – так что мы едва не пролили благодарную слезу, едва удержались от крепкого словца, как то освящено добрым американским обычаем. Куда ни погляди, вправо, влево, – везде перед нами Америка! Ничто не напоминает нам, что мы в России.

      Пока прочие российские города раскачивались, мучительно приноравливаясь к земским свободам, дарованным великими реформами Александра II, общественная жизнь в Одессе 1880-х, превратившейся к тому времени в четвёртый по величине населённый пункт Империи (после Петербурга, Москвы и Варшавы), вовсю била ключом. Тон, как водится, задавала городская печать. Местные журналисты, почти синхронно со столичными уловив веяния времени, владели умами горожан, создав уже тогда оригинальную «медийную среду», в которой причудливо мешались международные и российские известия, новости экономики и культуры, сатирические рассказы, бульварные истории и публичные сплетни. Одесская периодика с нескрываемым наслаждением питалась насыщенной всевозможными страстями жизнью неугомонного многоязычного города, и, без стеснения и разбора усваивая все идущие от этой жизни импульсы, сама, в свою очередь, сообщала новую и новую динамику той южной торговой приморской круговерти, которая ошеломляла, захватывала и опьяняла неофитов, съезжавшихся под благодатную сень одесских каштанов со всех концов бескрайней Российской империи:

      Вперёд по лестнице гигантской!

      Жара бросает в пот цыганский,

      Акаций пыльные ряды

      С боков свергаются в сады.

      Дополз до памятника «Дюку»…

      День добрый, герцог Ришелье!

      Щитком к глазам подносишь руку:

      Спит море – синее колье…

      В ребре средь памятника – бомба,

      Жужжит кольцом цветник детей,

      И грек, исполненный апломба,

      Раскрыл, пыхтя, лоток сластей.

      Сажусь у лестницы на кладку, —

      Мороженщик снял с круга кадку.

      Сквозь Николаевский бульвар

      Плывёт змея беспечных пар.

      Голландский шкипер белоснежный

      Склонил к Кармен одесской лоб.

      Взлетает смех, как жемчуг нежный,

      Играет палкой местный сноб,

      Горит над жирным турком феска,

      Студент гарцует средь девиц…

      Внизу среди морского блеска

      Чернь пароходных верениц…[65]

      Одесса сыграла с прибывшим сюда на покой сорокалетним капитаном 2-го ранга в отставке Андреем Антоновичем Горенко невероятную шутку.

      Он стал журналистом!

      Разумеется, как и вся российская интеллигенция

65

Саша Черный. «В Одессе» (1923).