Бен-Гур. Льюис Уоллес

стал красавцем, греки назвали бы тебя прекрасным во цвете молодости! Если бы Юпитер нуждался в другом Ганимеде, какой бы прекрасный виночерпий вышел из тебя. Скажи мне, о мой Иуда, почему тебя так интересует приезд прокуратора?

      Иуда устремил свои большие глаза на вопрошавшего – взгляд его был серьезен и задумчив. Встретившись с глазами римлянина, он отвечал:

      – Да, пять лет. Я вспоминаю минуту разлуки: ты отправлялся в Рим, я видел, как ты волновался, я и сам плакал, потому что любил тебя. Годы прошли – и ты вернулся ко мне возмужавшим и величественным. Я не шучу – и все-таки… и все-таки мне хотелось бы видеть в тебе того Мессалу, с которым я тогда расстался…

      Тонкие ноздри Мессалы насмешливо вздрогнули, и он протяжно сказал:

      – Нет, нет, ты не Ганимед, мой Иуда, а оракул. Несколько уроков моего учителя риторики, живущего близ Форума, необходимы для тебя. Я дам тебе письмо к нему, если ты благоразумно согласишься послушаться совета, который, если помнишь, я тебе уже давал. Небольшая практика в искусстве все облекать в тайну – и дельфийцы примут тебя за самого Апполона. При первых звуках твоего божественного голоса Пифия снизойдет к тебе со своим венком. Но шутки в сторону, чем же непохож я на прежнего Мессалу? Я однажды слышал величайшего в мире логика, он учил искусству спорить, и одно из его положений гласило: пойми своего противника прежде, чем отвечать ему. Дай же мне возможность понять тебя.

      Юноша покраснел под наглым взглядом, устремленным на него, но все-таки твердо отвечал:

      – Я вижу, ты перенял от своих учителей немало знаний и умение выражать свои мысли. Ты говоришь с развязностью учителя, но в твоих словах скрывается насмешка. В характере Мессалы не было яда. Ни за что на свете он не оскорбил бы чувства дружбы.

      Римлянин улыбнулся, как бы польщенный, и еще выше поднял свою патрицианскую голову.

      – О мой торжественный Иуда, мы ведь не в Додоне, не у Пифии. Перестань изображать оракула, будь безыскусен. Но чем я тебя оскорбил?

      Иуда глубоко вздохнул и, теребя шнур пояса, сказал:

      – В течение пяти лет и я кое-что узнал. Гиллель, может быть, не сравнится с логиком, которого слышал ты; Симон и Шемайя, без сомнения, ниже твоего учителя близ Форума. Но их слушатели обогащают свой ум познанием Бога, закона и истории израильского народа, и следствием этого являются любовь и уважение ко всему, имеющему к ним отношение. Посещая высшую коллегию и изучая слышанное там, я понял, что Иудея – вовсе не то, что хотят из нее сделать. Я узнал, какая глубокая пропасть лежит между Иудеей, независимым царством, и Иудеей, маленькой провинцией, и был бы подл, если бы не принимал близко к сердцу унижение моей родины. Измаил – незаконный первосвященник, и, пока жив благородный Анна, он не имеет права быть первосвященником, а между тем он левит, один из тех посвященных, которые по нашей вере тысячи лет преемственно служат Господу Богу, Его…

      Мессала, язвительно смеясь, прервал его:

      – О, теперь я тебя понимаю! Ты говоришь, что Измаил – похититель