Очертание тьмы. Сергей Малицкий

добрались по настоянию матери до Аршли и уже оттуда двинулись на север к Тэру. Если уж и преодолевать полторы тысячи лиг навстречу выпавшей удаче, то по обжитому тракту, где часты дозоры и сёла тянутся одно за другим, а не вдоль опасных гор Черной Гряды. Через неделю после Аршли, когда возок по пустынному можжевеловому плоскогорью выкатывал к южной границе Глиняных увалов, в сердце которых раскинул торговые площади самый большой рынок Арданы – Тарб, Гаоте показалось, что то ли звон, то ли унылое пение раздается из сундука.

      – Ты что-то слышишь? – спросила ее мать с тревогой.

      – Да, – кивнула Гаота, и мать бросилась к сундуку, вытащила из него шкатулку и выдернула, тут же отбросив его на пол возка, зеркальный диск. Он был горячим.

      – Что там? – побледнев, спросила Гаоту мать.

      Дочь наклонилась над зеркалом и сквозь клубящийся в нем туман разглядела того самого храмовника. Он как будто стоял на высокой башне, раскинув в стороны руки, и раскачивался. И то ли из его уст, то ли от этого движения рождался неприятный, невыносимый звук, как будто в придорожном трактире оставленный без присмотра ребенок ведет пальцем по кривому стеклу. Но очень громко, очень.

      – Что там? – обернулся с облучка отец.

      – Смерть, – прошептала мать. – Какая же я дура… Тот, кого мы спасли от смерти, призывает тех, кому он обещал то золото, что дал нам.

      – Что ты говоришь? – сунулся в возок отец, но диск вдруг потемнел, стал черным, вслед за ним почернела цепь, а секундой позже и то и другое осыпалось пеплом.

      – Черный Круг, – вымолвила побледневшими губами мать.

      – Что это значит? – не понял отец.

      – Гони лошадей!.. – прошипела мать сквозь стиснутые зубы. – Его зов был услышан!

      – Чей? – не понял отец.

      – Быстро! – закричала мать таким голосом, что отец тут же бросился к лошадям и уже не поднимался с облучка, заставляя возок нестись вперед как можно быстрее.

      – Вот, – протянула мать старшим дочерям ножи. – Не отдавайте свою жизнь просто так.

      Те сидели с вытаращенными глазами, не говоря ни слова.

      – А мне? – прошептала Гаота.

      – Тебе не нужно, – сказала мать. – Не делай ничего. Останешься жива. А там – смотри сама. Дальше уже будет только твоя жизнь.

      – Может быть, обойдется? – прошептала одна из дочерей.

      – Может быть, – пожала плечами мать. – Если их будет немного.

      – Сколько «немного»? – подала голос другая.

      – Полдюжины, – был ответ. – Если больше, уповайте на Вседержателя и на удачу.

      Они замолчали, и Гаота, которая смотрела на бледные профили матери и сестер, вдруг поняла, что ее сестры стали взрослыми. В один миг остатки детства слетели с их лиц и обнажили то, что следовало разглядеть давно. Две девчонки, которые, в отличие от Гаоты, всегда считались копиями отца, теперь были неотличимы от матери. Они собирались сражаться.

      Гаота перевела