Циция. Александр Михайлович Казбеги

на пастуха, вся вспыхнула и опустила голову. Ухватившись рукой за косяк двери, она продолжала стоять молча.

      Бежия тоже взглянул на девушку, и кровь прилила к его смуглому от загара лицу. Он тоже опустил голову.

      – Что с тобой, дочь, не слышишь, что ли? – спросил отец.

      – Сейчас, сейчас! – ответила девушка и выбежала из комнаты.

      Коргоко, главный пастух, Бежия и приглашенный в свидетели сосед пили домашнюю водку за здоровье друг друга.

      Циция стояла возле стола, притихшая, молчаливая, низко опустив свое пылающее лицо; она наливала гостям водку, изредка быстро взглядывая на них и тотчас же снова опуская глаза.

      Когда отдали дань этому простому обычаю и слегка подкрепились, Коргоко воскликнул:

      – Вот что, Бежия, говорю как перед богом, будешь работать на совесть, не оставлю тебя на одном жалованьи, отблагодарю за труды! У скотины нет языка, – обижать ее не годится!

      – Что и говорить, никак нельзя скотину обижать. Буду беречь ее как зеницу ока.

      В эту минуту подошел какой-то старец и низко им поклонился.

      – Добрый вечер! – приветствовал он.

      Присутствующие встали и ответили на приветствие.

      – Прошу, присядь за наш стол! – пригласил его Коргоко.

      Старик поблагодарил и присел.

      – Бежия, ты здесь зачем! – спросил старик пастуха.

      – Он в долю вступил на отару, ко мне в пастухи пошел, – ответил хозяин.

      – Так, так, – протянул старик, – хорошего пастуха ты нашел…

      Вскоре Бежия и главный пастух пошли к отаре. Свидетель тоже распрощался с хозяином, и старик остался с ним один на один.

      Они поговорили о всяких хозяйственных делах, о том, когда начинать сенокос, – откладывать больше нельзя, трава стала очень высокой. Вошла Циция и спросила, не нужно ли чего.

      – Здравствуй, Циция! – взглянул на нее гость. – Как поживаешь?

      – Спасибо, дед, дай вам бог долгой жизни! – низко поклонилась Циция и хотела было уйти. Старик притянул ее к себе за руку, удержал.

      – Постой! Куда торопишься? – ласково взглянул он на нее. – Растешь, хорошеешь, распускаешься, как горная роза… – и потом обернулся к хозяину. – Почему жениха не подыщешь ей хорошего? Грех, право же грех медлить со свадьбой, если девушке пришла пора итти замуж.

      Стоило только заговорить о замужестве, как Циция вырвалась и стремительно убежала.

      – Что ж делать, дядя, не слушается она меня, не хочет замуж итти, – ответил Коргоко. – Посоветуй ей сам, может, она тебя послушается.

      – Эх, все девушки говорят – нет! Может, ты прочишь ей в женихи того, кто ей не нравится?

      – Нет, нет, что ты? Пусть сама выбирает, кто ей угоден. Только за нищего, за безродного ее не отдам, за человека, не знающего цены домашнему добру…

      – Разве мало у тебя добра, что ты еще за богатством гонишься, Коргоко! Всего тебе господь послал вдоволь, какого тебе еще богатства желать?

      – Как же мне быть, дядюшка, ведь одна у меня дочь, не могу я взять к себе в дом зятя нищего, убогого. Такой и за домом присмотреть не сумеет, и девушке, бедняжке, счастья