Три любви Фёдора Бжостека, или Когда заказана любовь. Ежи Довнар

стране. Но служить его отправили в совершенно другом направлении, к тому же за тридевять земель от места призыва. Когда в руки призывной комиссии попала его анкета, в которой значилось «по национальности поляк» и «место рождения – новозыбковская тюрьма», решение было однозначным: «для прохождения воинской службы направляется в Дальневосточный Военный округ». Видимо, короткой «оттепели» пришёл конец, национальный вопрос в связи с появлением в стране незначительного оппозиционного движения опять переместился с десятых-пятнадцатых позиций на пятую и стал учитываться почти как в сталинские времена. А в начавшемся брежневском застое, не доходившем в своём определении до широких масс, кремлёвские аппаратчики кого только не обвиняли, в том числе и еврейскую часть общества, начавшую бойкотировать историческую поступь социалистического строительства и требующего своего права на беспрепятственную эмиграцию в США.

      Но про всё это двадцатиоднолетнему Фёдору знать было не положено. Да если б он и знал, то вряд ли смог бы понять своим ограниченно-регламентированным сознанием, втиснутым в узкий коридор разрешённых идей и понятий армейской муштрой, что это предпосылки тех будущих преобразований, которые должны были наступить в его стране. Он даже плохо знал свою родословную, которая строго замалчивалась матерью, и про которую следовало догадываться, что была она если не криминальной, то наверно враждебной социалистическому строю и, следовательно, вряд ли достойной гордости и подражания. А между тем звенья её были достаточно интересны.

      Как и у большинства граждан необъятной Советской страны, биография рода должна была начинаться только после Великой Октябрьской социалистической революции. Потому что все те по генеалогии, кто родился и жил до неё, были буржуями, контрой и неблагонадёжным элементом – это если говорить о городском населении – либо элементом крестьянским, который неблагонадёжным считался всегда с момента появления колхозов. Короче, бабушкой Фёдора – правда, без документального подтверждения этого ввиду пропажи или изъятия компетентными органами семейных документов – являлась знаменитая анархистка так называемого «безмотивного» уклона, ближайшая сподвижница батьки Махно, Мария Григорьевна Никифорова. Причём бабушкой названной, поскольку она по природе своей была… гермафродитом. А вот дедушкой, и, надо полагать, родным, являлся польский революционер-анархист Витольд-Станислав Бжостек, имевший к тому времени сына. Витольд-Станислав появился в России в 1917 году с целью найти деньги на разжигание мировой революции, встретил приехавшую в это время из Франции Марию, и они, как ни странно, поженились. Правда, буквально после этого красный вихрь революционных событий развёл их на некоторое время в разные стороны. У Марии к этому времени был уже достаточно богатый опыт монархо-террористической деятельности. После побега из сибирской ссылки в Японию она приплывает в США, затем переезжает в Испанию, после