Дети улиц. Берли Доэрти

начал Джим.

      – Я не сэр, – ответил мужчина. – Я просто выполняю свою работу, как и все остальные. Я просто Джозеф, никакой не сэр. – Он отвернул голову от ног Джима и сплюнул на пол. – Ненавижу сэров, как и ты.

      – Пожалуйста, Джозеф, скажите мне, где лазарет.

      – Зачем тебе это? – поинтересовался Джозеф, снова глядя на ноги Джима.

      – Потому что там моя мама и я вел себя хорошо, – ответил Джим. – Миссис Сиссонс сказала, что если я буду вести себя хорошо, то смогу сегодня пойти к маме в лазарет.

      – Значит, ты и есть мальчик, которого привели вчера вечером, а маму твою привезли на тележке?

      – Да, – ответил Джим. – Пожалуйста, скажите мне, где лазарет.

      Джозеф пожевал губами.

      – Что ж, он наверху, – наконец произнес он. Потер нос тыльной стороной ладони и наклонил голову в сторону, косясь на Джима. – Вот только миссис Сиссонс сказала мне, чтоб я не трудился водить мальчика наверх, потому что его мама… – Он остановился и покачал головой, снова пожевал губами. – Твоя мать умерла, сынок.

      5

      За решеткой

      Джим засунул кулаки глубоко в карманы и отвернулся. Вокруг него были мальчики, шаркающей походкой выходившие на холодный двор, все они были похожи на серые пятна. Мальчик прищурился, глядя на ослепительно белое небо. Нет, он не станет плакать. Легкие его разрывались, ему казалось, что он никогда больше не сможет вдохнуть воздух, но плакать здесь он не собирался. Единственным человеком, с которым ему хотелось быть, была Рози. Она бы придумала, что делать. Но оказаться рядом с Рози у него не было ни малейшего шанса.

      – Я хочу домой, – сказал он.

      Джозеф повернул к нему голову и сплюнул на землю.

      – Домой? – переспросил он. – Что ты имеешь в виду под словом «домой»? А это что тогда такое, если не дом?

      «Вот как, – подумал Джим. – Значит, теперь это мой дом – огромное здание с решетками на окнах и железной оградой снаружи. А родители, судя по всему, – мистер и миссис Сиссонс, тощие, с восковыми лицами, словно свечи. И если они – мои родители, значит, мои братья и сестры – это едва волочащие ноги тощие мальчики, которые спят со мной в одной комнате, и те щуплые девочки, которые, кажется, совсем забыли, как люди улыбаются».

      – Можно мне все равно увидеть ее?

      Джозеф отрицательно покачал головой:

      – Ее унесли в мертвецкую еще ночью и положили на бедняцкую повозку. Нет денег на колокола и все такое прочее, понимаешь?

      Джим молча ходил из комнаты в комнату, как ему было велено, из спального ящика – во двор, со двора – в столовую и опять в свой ящик… Это было похоже на медленный танец, и шаги всегда были одни и те же, повторяясь изо дня в день.

      Утро начиналось со звонка в шесть часов, когда всем мальчикам нужно было помыться у насоса во дворе. Джозеф наблюдал за ними, поворачивая голову из стороны в сторону, словно сгорбленная над пищей птица. Он постоянно похлопывал руками по своей сутулой груди, спасаясь от холода.

      – Мойтесь быстрее, мальчики, –