Фиолетовый гном. Николай Бахрошин

он по этому поводу. Остальное – женское имущество.

      Сереге Жека откровенно признался, что вторая жена застукала его на бабе. Выгнала, как собаку. Последовательно выставила за дверь бабу, потом – его, а потом – чемодан. А он не против! Не было счастья, да несчастье помогло. Теперь Жека снова жил у родителей на поднадзорном положении блудного сына. Только Серегина жилплощадь – отдушина и свет в окошке.

      Бабник, конечно, Жека… И пьяница, разумеется. Типичный журналюга. Он сам говорил, непьющих журналистов, мол, не бывает. Журналисты бывают только пьющие и завязавшие. Судьба такая… Вали все на судьбу, Серый брат, – никогда не ошибешься…

      Серега Кузнецов всегда считал себя человеком аполитичным. Политика – грязное дело. Это он не только слышал везде. Но и сам так считал, искренне повторяя эту популярную истину.

      В молодости Серега добросовестно поднимал руку на комсомольских собраниях. Когда он после армии работал на стройке, пролетарий, значит, основа основ, все эти партийно-комсомольские игрушки уже казались ему ненужной мишурой. Так, пыль в глаза, новогоднее конфетти, без которого, между прочим, праздничная рюмка пьется не хуже. Скептицизм народа по отношению к собственным вождям уже достиг к тому времени крепости спиртного градуса, и политические разговоры рабочих шли исключительно матом в понятной направленности, вспоминал он.

      Когда в стране начались реформы, пошли приватизации, ваучеризации, капитализации, Серега воспринял все это спокойно. С точки зрения пролетария всех стран, который так и не удосужился объединиться. Остался свободным, как сопля в полете. Всегда и везде любые реформы ведут к тому, что богатые становятся еще богаче, а бедные – еще беднее, объяснял он Жеке. Откуда Серега подхватил эту фразу, он не помнил, но часто и с удовольствием повторял ее.

      Жека, например, в те времена был другим. Горячился много и по любому поводу, несмотря на то, что известный журналист. В узких кругах, как всегда уточнял сам Жека. Когда началась горбачевская перестройка, тот взахлеб разоблачал культ личности бывшего товарища Сталина. Потом бегал защищать Белый дом, ходил смотреть, как его расстреливают, несколько раз ездил в командировки в горячие точки, разоблачал и негодовал в своей газете. Возмущался Серегиным равнодушием и много говорил про свободу тире равенство, оно же – братство, что было и остается идеалом общественного устройства.

      Свободу от чего? И для кого? Серега всегда осаживал друга этими простыми вопросами. Простые вопросы многое объясняют уже самой постановкой…

      Детский сад, в общем, считал Серега. Мышиная возня в осеннем амбаре. Кто-то вдохновенно грузит, а кто-то жрет под шумок. Как всегда. Взбесился народ. Перебесятся, перегорят, и богатые становятся еще богаче, а бедные – еще беднее. Так мир устроен! Аминь!

      После того как отпала коммунистическая обязаловка, Серега больше не разу не ходил голосовать. И никогда больше не собирался.

      Он помнил, в те годы у него выработалась даже своеобразная