Ухищрения и вожделения. Филлис Дороти Джеймс

так оно и было. Еще ему вспомнились одна-две небольшие картины маслом, висевшие в местных пабах и ресторанах, написанные небрежно, с явной экономией красок. Но и они резко отличались от хорошеньких акварелей, и трудно было поверить, что их писала та же рука. Однако портрет отличался и от тех, и от других. И поражало то, что художник, способный столь продуманно создать этот цветовой всплеск, художник, наделенный таким техническим мастерством и богатым воображением, довольствовался производством заурядных сувениров для продажи заезжим туристам.

      – А вы и не знали, что я могу так, верно?

      Потрясенные картиной, ни Адам, ни Элис не услышали почти бесшумных шагов Райана Блэйни, вошедшего в открытую дверь. Он обошел комнату, встал рядом с ними и впился взглядом в портрет, словно видел его впервые. Девочки, как бы подчиняясь невысказанному приказу, окружили отца. Будь они постарше, это инстинктивное движение можно было бы принять за сознательное выражение семейной солидарности. В последний раз Дэлглиш видел Блэйни полгода назад: тот шлепал босиком по воде у самой кромки пляжа, с походным мольбертом, кистями и красками в холщовой сумке через плечо. Адам был поражен переменой, происшедшей с этим человеком. Высокий, под два метра ростом, в драных джинсах и распахнутой почти до пояса клетчатой шерстяной рубахе, в сандалиях, открывавших костистые грязные ступни, он казался просто иссохшим. Его черты словно докрасна раскалила ярость: рыжие волосы и борода растрепались, глаза налились кровью, кожа, туго обтянувшая лицо, покраснела от ветра и солнца. Но под глазами и на высоких скулах синяками лежала усталость. Дэлглиш заметил, как Тереза вложила ладошку в широкую ладонь отца, а одна из двойняшек обняла его ногу обеими руками. Каким бы яростным ни представал этот человек внешнему миру, у его детей не было перед ним страха.

      Элис Мэар спокойно сказала:

      – Добрый день, Райан.

      Ответа она, по всей видимости, и не ждала. Кивком головы указав на портрет, она продолжала:

      – Это действительно потрясающе. Что вы собираетесь с ним делать? Полагаю, она вряд ли согласилась позировать вам, и не думаю, что вы это писали по заказу.

      – Зачем ей было позировать? Я это лицо наизусть знаю. Выставлю портрет в Норидже, на Выставке современного искусства, в октябре, если сумею его туда доставить. Мой универсал вышел из строя.

      Элис Мэар сказала:

      – На следующей неделе я собираюсь в Лондон. Могу захватить портрет и завезти на выставку, если вы дадите мне адрес.

      Блэйни ответил:

      – Как хотите.

      В его голосе не было ни тени благодарности, но Дэлглишу показалось, что в нем звучало облегчение. Потом Блэйни добавил:

      – Я его упакую, надпишу и оставлю в сарае, где работаю, слева от двери. Свет там прямо над дверью. Можете забрать картину, когда вам будет удобно. И стучать к нам не надо.

      Последние слова он произнес почти как приказ, как суровое предупреждение.

      Мисс