Прирожденные аферисты. Сергей Зверев

вскоре должен был подставиться под выстрел ждущего его в засаде Баграма.

      Мгновение – и Лесничий оборачивается. Припав на колено, уже вскидывает свой ППШ.

      Две короткие очереди по кустам. В ответ – крик.

      Это в кустах заорал благим матом Баграм. Его достали пули!

      – Выходи! – по-русски прокричал Лесничий, укрывшись за пирамидой камней, сваленных здесь кем-то в незапамятные времена. – Тогда, может, не убью дурака!

      Давид переместился чуть в сторону. И спрятался за валуном в половину его роста.

      Из кустов послышался стон. И Лесничий, выглянув из укрытия, дал еще одну короткую очередь.

      Не было сомнений, что он добьет Баграма.

      Что делать? – спрашивал себя Давид. Лежать, забыв честь и достоинство? Позволить убить своего родного дядю? Это нехорошо! Но еще хуже лезть под пули. Лесничий почти пропал из его поля зрения. Если стрелять в него, нужно проползти метра два. Проще спрятаться – и будь что будет!

      Ох, как же трудно делать что-то, когда делать не хочется. Но внезапно на Давида снизошло отрезвление. Он ясно осознал, что сейчас решается простой вопрос – мужчина он или овца?

      И нехотя, будто прыгая в холодную горную речку, он пополз вперед.

      Лесничий услышал его. И, резко обернувшись, послал очередь.

      Пули смертельно пропели совсем рядом с Давидом. Или, может, пронзили его, но он не заметил? И жизнь сейчас уходит из него?

      Нет, вроде цел. Пора решаться!

      И Давид сделал самый отчаянный поступок в своей жизни. Он резко поднялся. Встал во весь рост. И тут же выстрелил в маячившую у камня фигуру. Прямо из двух стволов!

      У него был один шанс. Перезарядить ружье ему не позволят.

      Давид не верил в этот шанс. Он приготовился умереть. Умереть как мужчина.

      Но умер Лесничий. Картечь настигла его. Он уткнулся лицом в землю, продолжая сжимать автомат.

      Давид упал на землю. Пролежал минуты три-четыре, еще не веря в спасение. Было тихо. Только билось сердце, да где-то в кустах стонал Баграм.

      Осторожно перезарядив ружье, Давид приподнялся и, согнувшись, направился вперед. Он держал на мушке уже не дергающееся тело Лесничего, под которым растеклась лужа крови. Неужели все? Вот так просто: нажатие на спуск – и проклятого Ибрагима не стало? Разве могло это случиться так просто? Разве мог это сделать он, Давид?

      Он приблизился к телу и понял – Лесничий и правда мертв. Окончательно и бесповоротно. Картечь разворотила ему бок и шею. С такими ранами не живут.

      Перекривившись от отвращения, Давид нагнулся над телом. Вырвал из цепких мертвых пальцев автомат и гордо повесил на плечо. А потом закричал:

      – Баграм, ты жив?

      – Ой, Давидик. Помоги! Он достал меня!

      – Я убил его!

      – Вижу. Иначе он убил бы тебя! Помоги!

      Баграм лежал в кустах. Одна пуля процарапала ему кожу на голове. Другая пробила навылет плечо.

      – Кость не перебита, – выдавил стонущий Баграм. – Но хорошего мало. Кровью истеку.

      Неумело оказав первую