Дорога на Голгофу, серия «Фемидизм Кандинского». Алексей Заревин

рад.

      – Кандинский Гордей Алессандрович.

      – Зарубин Сергей Викторович.

      – Я, скорее всего, с первого раза не запомню, поэтому не обижайтесь, – предупредил адвокат.

      – Хорошо, – согласился Зарубин.

      – Вы опоздали, времени нет, – сообщил адвокат, бросив взгляд на часы. – Следуйте за мной, не отставайте. По дороге изложите свое дело.

      Кандинский подхватил портфель, лежавший на кресле, перекинул через плечо ремень и устремился к выходу на лестницу.

      – Я слушаю, – бросил он на ходу.

      Сергей Викторович не привык говорить в спину, но выбора, похоже, не было, и он, волнуясь, завел надоевший до тошноты рассказ про нерегулируемый перекресток и свой маневр, заключавшийся в повороте направо с второстепенной дороги на главную:

      – Там по главной шла «газель». Я ее пропустил и, значит самое, заворачиваю направо. Там никого не было! До сих пор не понимаю, откуда она выскочила. Я буквально краем глаза уловил движение, дал по тормозам. Вижу, там кто-то упал. Я вышел, смотрю, эта… – Зарубин пошевелил губами, выбирая выражение. – Эта… бабушка лежит, значит самое, чуть не под самым колесом. Но я ее не сбил, она сама налетела на машину! Понимаете?

      Собеседники стремительно поднимались на четвертый этаж. Спина адвоката выражала полное понимание.

      – Она сама налетела, – убедительно вещал Зарубин. – Перебегала и налетела. Ну я, значит самое, по-человечески, не уехал, не сбежал. Помог ей, поднял. Говорю, мол, что болит. Она мне, стоять больно. Ну, я вызвал скорую, а она мне, не бросайте, мол, а то не знаю, куда увезут. Короче, скорая приехала, повезла ее в Первую Градскую. Я уже оттуда позвонил родственникам, она мне дала номер. Там дочь. Ну, я все объяснил, что, значит самое, ваша мама в больнице. Она говорит, понятно, сейчас приеду. Но сама не приехала, а явился ее муж. Ну, то есть зять этой… потерпевшей. Тоже в годах, лет семидесяти. Началось вроде по-человечески. Он говорит, мол, спасибо, что не бросили нашу драгоценную маму умирать на темной улице. Я говорю, о чем речь, мы ж не осьминоги какие…

      Кандинский неожиданно обернулся.

      – Как вы сказали? – заинтересованно спросил он.

      – Когда? – с готовностью отозвался Зарубин.

      – Только что.

      – Мы не осьминоги какие, – повторил Сергей Викторович.

      – Роскошно! – оценил адвокат и тут же добавил: – Минуту.

      Он исчез за дверью с надписью «Канцелярия», и Сергей Викторович услышал приглушенный приятный голос:

      – Добрый день, сударыня! Прошу незамедлительно принять и зарегистрировать кассационную жалобу!

      Дальше из-за двери слышалось какое-то бу-бу-бу и ду-ду-ду. Зарубин ничего не понял, но упомянутая сударыня жалобу, видимо, приняла, потому что Кандинский выскочил из канцелярии, скомандовал «Продолжайте!» и размашистой рысью помчался к лестнице, а там устремился вниз.

      Зарубин бежал следом и рассказывал, что через неделю зять позвонил и назначил встречу. Сергей Викторович с радостью согласился, предвкушая благодарность