Жила-была старушка в зеленых башмаках…. Юлия Вознесенская

Заставляла примерять, а для этого мне надо было таскать с собой вязаные носки и каждый раз их надевать – по два на каждую ногу, чтобы не ошибиться в размере – у тебя же нога и больше на два размера, и гораздо шире! – У Лики Казимировны была необыкновенно маленькая ножка, прямо детская, чем она как начала гордиться в отрочестве, так и продолжала по сей день.

      Агния Львовна прошлась по комнате и остановилась перед зеркальным шкафом, с восторгом оглядывая зеленые туфли теперь уже в зеркале.

      – И каблучок имеется, и кантик кожаный… Знаете, мои милые, я, пожалуй, попробую в них ходить по улице: у меня уже сто лет не было такой удобной обуви! А дома можно и в старых тапочках походить, я их хорошо разносила.

      – Да ты что, Агуня! – ужаснулась Лика. – Мы потому и решили подарить тебе домашние туфли, что на твои старые уже больно смотреть!

      – А эти-то не разлезутся, если ходить в них по улице? – засомневалась Варвара.

      – Это английские-то? Не должны! – успокоила ее Агния Львовна.

      – Ну, смотри, кума, тебе ходить! – сказала Варвара, вставая. – Все, Лика, пошли! Забирай посуду к себе и помой там, а я цветы поставлю в воду и тоже пойду. Агнии еще правило читать. Ты во Владимирский идешь или на подворье, Агуня?

      – На подворье.

      – В такой торжественный день можно было бы причаститься и во Владимирском соборе!

      – Ну, уж так сложилось…

* * *

      Через час с небольшим Агния Львовна вышла из дверей флигеля. Погода на дворе была не ясная и даже не сказать чтобы солнечная, но какая-то уютная и приветливая, как это бывает в середине сентября: солнце просвечивало сквозь высокие перистые облака, сея в воздухе золотистую дымку. Прошел дождь, и от росшего под их окнами тополя уже по-осеннему пахло мокрой листвой, хотя облетать старик еще и не думал.

      Под тополем стояла скамейка, чудесным образом уцелевшая в годы перестройки: никто из грабителей городского коммунального имущества ее не заметил, не позарился и не упер, чтобы продать каким-нибудь новым русским в их, извините за выражение, поместья. Дело было в том, что скамейку берегли, даже, можно сказать, охраняли, причем в теплое время года днем и ночью. А скамья была хороша – длинная, прочная, с удобно изогнутой спинкой, на массивных львиных лапах. Чудо, а не скамейка! В прошлые годы подруги часто выходили вечерком посидеть на ней под тополем, сидели и беседовали часами; теперь же они только присаживались на скамью, когда возвращались домой усталые, чтобы передохнуть перед подъемом на свой второй этаж, – скамья им больше не принадлежала, на ней обитала, можно даже сказать, имела постоянное место жительства, небольшая общинка местных бомжей. Сколько бомжей входило в эту «общину», не знали не только жители двора, но даже и местный участковый: в разное время по-разному. Иногда их было всего трое, а порой и человек до семи собиралось: летом – больше, зимой – меньше. Но постоянных было именно трое. Вот и сейчас посреди скамьи сидел бомж по имени Василь-Ваныч, человек пожилой и с виду бывалый; ходили слухи, что судьба его сломалась, когда он попал в заключение по какому-то случайному делу, но толком