Замок на Вороньей горе. Андрей Васильев

тебе входить под сень Вороньего замка? Все.

      Привратник почему-то смутился и зашаркал ногой по брусчатке, а потом застенчиво произнес:

      – «Все» – это я от себя добавил. Но оно тут прямо нужно, согласитесь, милсдарь?

      – Да, без него никак, – признал я, пытаясь переварить то, что услышал.

      А ведь слова неспроста сказаны, есть в них какой-то подвох. Герхард что-то хотел донести до тех, кто к нему пришел, это начало того, что мастер Гай назвал «отсевом», он об этом меня предупреждал. Это загадка какая-то. Только вот какая у нее отгадка? Логики-то (про эту умную науку мне мастер Гай долго рассказывал) здесь нет. Помпезности – хоть отбавляй, а логики – нет.

      Если не входить, то я не увижу мага, не отдам ему письмо, не попаду в ученики и скоро сдохну. Если войти, то до того, как я его увижу, не смогу покидать замок. Этот вариант мне кажется более щадящим, чем первый.

      Ладно.

      – Скажу тебе так, приятель… – Я улыбнулся чудику, который все еще смущенно кхекал в кулак. – Это твое «все» – оно всей предыдущей речи стоит, серьезно. Только ты не говори мас… магистру Герхарду, что я так сказал, не надо. Он еще обидится, пожалуй.

      – Не скажу, – пообещал привратник и изобразил пантомиму, как он запирает рот, а потом выбрасывает ключ.

      – А что, много народу после этой речи въезжало? – как бы между прочим спросил я. – И выезжало.

      – Это я не могу сказать, – развел руками привратник. – Нельзя.

      – Как тебя зовут, дружище? – сердечно поинтересовался я у него, окончательно убедившись, что тут дело нечисто.

      – Тюба, – ощерился тот. – Такое вот имя – Тюба.

      Да, имя еще то. Похоже, на небесах кто-то крепко осерчал и на привратника лично, и на его род в целом.

      – «Нельзя», как и «никогда», – это очень жесткие слова, – наклонился я к Тюбе. – И их иногда можно… смягчить. Скажи, вот эта монета не заменит конкретно для меня слово «нельзя» на словосочетание «только для вас – можно»?

      И я скрепя сердце дал ему серебрушку.

      – Как вы красиво говорите, – сообщил мне Тюба, куснув денежку, а после убрав ее в карман. – Только больно заковыристо – я так ничего и не понял. И ничего я вам не скажу. Нельзя, понимаете? Мне после того как я студиозусам будущим слова магистра Герхарда передам, нельзя отвечать ни на какие их вопросы, кроме одного.

      – Какого? – немедленно спросил у него я.

      – А это вы сами угадайте, что спросить, – осклабился привратник. – Он, магистр, так и сказал: «Пусть спрашивают, но один человек может задать не более трех вопросов. Если среди вопросов будет тот, ответ на который ты знаешь, ответь тому, кто сумел уловить главное. На остальные ничего не говори, после третьего вопроса и вовсе молчи, а вопрошающий пусть думает, куда ему направиться, – туда или сюда. Но не больше трех минут. Если после этого он так и не примет решение, запирай калитку и не пускай его