Память льда. Том 2. Стивен Эриксон

предложение спасения, а не предательства! – воскликнул Рат’Трейк.

      – Разве? Не нужно слов, сударь. – Лежавший на земле Рат’Фэнер пришёл в себя. Итковиан пристально осмотрел его. – Я ещё не закончил, – прошептал он.

      Тело Рат’Фэнера дёрнулось, он издал раздирающий горло вопль, руки тряслись, будто другие – невидимые, нечеловеческие руки тянули за них. На коже жреца появились тёмные татуировки, но не принадлежащие Фэнеру, ведь не бог заявил свои права на отрубленные кисти Рат’Фэнера. Извивистые, чуждые надписи роились на его плоти, неведомая сила оставляла свою метку, заявляя право на владение смертной душой этого человека. Слова, потемневшие будто ожоги.

      Волдыри вздулись и лопнули, испустив густую желтоватую жидкость.

      Крики невыносимой, невероятной боли заполнили площадь, тело на плитах подёргивалось, пока мышцы и жир растворялись под кожей и, кипя, вырывались наружу.

      Но жрец не умер.

      Итковиан вложил меч в ножны.

      Малазанец первым понял. Его рука метнулась вперёд, сжала запястье Кованого щита.

      – Клянусь Бездной, не…

      – Капитан Норул.

      Женщина с лицом, белым под забралом шлема, положила ладонь на рукоять меча.

      – Капитан Паран, – произнесла она ломким, напряжённым голосом. – Уберите руку.

      Он повернулся к ней.

      – Ведь даже у вас вызывает отвращение то, что он хочет сделать…

      – Тем не менее, сударь. Отпустите его или я убью вас.

      Глаза малазанца странно блеснули от этой угрозы, но Итковиан не мог отвлекаться на молодого капитана. У него был долг. Рат’Фэнер был достаточно наказан. Его боль должна прекратиться.

      А кто спасёт меня?

      Паран разжал ладонь.

      Итковиан склонился к извивающемуся, едва узнаваемому телу на плитах.

      – Рат’Фэнер, услышь меня. Да, я иду. Примешь ли ты меня?

      Вопреки зависти и злости в душе истерзанного жреца, вопреки всему тому, что привело к предательству не только Брухалиана, Смертного меча, но и самого Фэнера, в сердце его оставалась капля милосердия. Милосердия и понимания. Тело жреца отдёрнулось, конечности затряслись, словно он пытался выползти из тени Итковиана.

      Кованый щит кивнул, взял покрытое гноем тело на руки и поднял.

      Я вижу твой ужас и знаю, что это твой последний жест. Искупление. Я не могу ответить на это иначе, чем добром, Рат’Фэнер. Итак. Я принимаю твою боль, сударь. Нет, не отвергай этот подарок. Я освобождаю твою душу для Худа, для смертного успокоения…

      Паран и остальные не видели ничего, кроме неподвижно стоявшего Кованого щита, державшего Рат’Фэнера на руках. Расплывшийся, окровавленный жрец ещё немного сопротивлялся, затем, похоже, смирился и прекратил кричать.

      Вся жизнь этого человека развернулась перед внутренним взором Итковиана. Перед ним был путь жреца к предательству. Он увидел юного послушника, чистого сердцем, жёстко натасканного не в благочестии и вере, но в циничных уроках борьбы за светскую власть. Это было змеиное гнездо, непрестанная борьба мелочных и убогих умов за иллюзорную награду.