Анжелика и дьяволица. Анн Голон

меня сомневаться на ваш счет. Меня пугало ваше молчаливое согласие, я не знал, как избавить вас от привычки молча претерпевать трудности и страдания, осознавая, что здесь, возможно, кроется опасность для нашего взаимопонимания. Что, покуда вы будете столь ревностно отказываться прибегать к моей помощи, вы не будете мне принадлежать и часть вашего существа будет по-прежнему связана с той жизнью, которую вы прожили без меня и власть которой ощущаете на себе по сию пору. Порой от этих размышлений меня бросало в дрожь… но я понимал, что следует запастись терпением и временем… Вот как обстояли дела, когда несколько недель назад мы прибыли в Хоуснок, на Кеннебеке… и вы неожиданно исчезли…

      Граф умолк, его лицо исказила гримаса страдания. Но он тут же взглянул на Анжелику с саркастической улыбкой, которая, впрочем, не могла затмить сверкающего в его темных глазах огня страсти.

      – Разумеется, неприятная ситуация – при всех внезапно сделаться рогоносцем, – заметил он, – однако не этот титул причинил мне самые жестокие страдания… Хотя очень важно было не дать нашим людям впасть в растерянность от подобного события… Однако тут вы пришли мне на помощь… Да, в тот час надвигающейся грозы вы не разочаровали меня… Вы повели себя… единственным возможным образом… и, несмотря на мой гнев, вызвали у меня восхищение, любовь… Ах, что за страшное чувство! Ведь я как мужчина страдал от ревности. Только ли от ревности? Скорей от любви, которая еще не достигла своей вершины, а влюбленный уже видит, как предмет его страсти ускользает прежде, чем он добрался до невыразимой точки встречи с любовью: уверенности. Взаимной уверенности. Мы трепещем, а боль настороже, она готова возникнуть вместе с сомнением, страхом, что все закончится прежде… прежде, чем мы обретем друг друга в этой неизъяснимой встрече, которая дарует нам радость, силу, незыблемость.

      Сидя по другую сторону массивного деревянного стола, Анжелика не сводила с мужа горящих глаз. Она позабыла обо всем на свете. Сейчас на земле не существовало никого, кроме него. Его слова рождали в ее воспоминаниях картины их жизни. Общей, даже когда они были разлучены.

      Жоффрей превратно истолковал ее молчание.

      – Вы все еще на меня сердитесь! – произнес он. – За то, что произошло в эти последние дни… Я вас ударил!.. Скажите, что сильнее всего оскорбило вас в моем непростительном поведении? Ну пожалуйтесь, моя дорогая, ведь я так плохо вас знаю…

      – Пожаловаться, – прошептала она. – На вас? На вас, которому я обязана всем?.. Нет, что вы… Скажем, есть вещи, мне не вполне понятные, потому что и я тоже знаю вас недостаточно хорошо…

      – Например?

      Анжелика медлила с ответом. Солнце нежной и глубокой любви вдруг растопило все ее сетования.

      – Так это вы назначили Колена губернатором…

      – А вы бы желали, чтобы я повесил его?

      – Нет, но…

      Жоффрей