Ветер противоречий (сборник). Сергей Телевной

благонравным ветерком, подступало прямо к подножью взгорка. Максимыч почти осязал, как утучняется пшеница. Он смущенно крякнул, позлился на себя за доморощенную лирику. Ему, дипломированному технику по хранению и переработке зерна, пшеница всегда представлялась единородным буртом на току, подпревающим и горящим от избыточного процента влажности. Максимыч вырвал лопату у особо бесцветного бича и начал ворочать стервенеющий бетон. Черенок неблагонадежно затрещал. Наглядная простота и прямоугольность опалубки показалась ему хитромудрым лабиринтом. Он вдруг неуместно примерил очертания будущего геометрически правильного фундамента к своим невнятным жизненным путям. Максимыч устыдился собственной угловатой неудачливости, простоватого отчества, недавней трескучести и правдоискательства, а теперь – нарочитого тайного самоназвания: фундаменталист. Все оказалось так приземленно: стал мастером – подрезал свой непомерно бескостный язык, сам пресекает, хотя и побаивается, иных языкастых работяг. Бетон вот для себя «экономит». С этим желтоглазым лукавцем связался. На фига ему нужны были эти бичи! Знал же: нельзя иметь дело с таким народцем. Дернул леший.

      Фундамент бичи все же залили. Желтоглазый приехал за своими работниками; те побросали инструмент в кузов грузовика, забрались туда же и ждали, пока хозяин поговорит с Максимычем. Плата за услуги Евфратовских бичей оказалась очень уж большой. Но делать нечего: договор дороже денег. Расчет, как и обговорили раньше, – бетоном. «Сэкономить» такой объем, какой нужен был Евфрату, сразу оказалось невозможно. Это подтвердилось несколькими днями, когда бетонорастворный узел под надуманным предлогом работал в полторы смены. Максимыч стал саморазрушительно думать. Фундаменталистом он оказался рыхловатым. Его еще больше раздражал животноводческий запах фермы, пропитавший всю Катеринину одежду с пожитками. В гневе обозвал Николашку, отпрыска своего полупрозрачного, недоноском и несоразмерно отвесил ему оплеуху. Катьке, бросившейся защищать ребенка, под горячую руку тоже досталось – не за защиту Николашки, а за то, что вместе с Евфратовскими бичами на следующий день после фундамента начала саман – глинобитный кирпич – делать на новой застройке. Дура баба! Желтоглазый лукавец предложил ей помощь, якобы договорившись с Максимом, та и согласилась. Выдали бичи самана на-гора за день тысячи две – считай, на полдома. Все это хорошо, но как с желтоглазым расплачиваться-то?

      – Ты, козел узкопленочный, кто тебя просил со своей помощью лезть? – еле сдерживая крутые кулаки, орал Максимыч, подъехав с водителем на самосвале к Евфратову дому, купленному недавно у Моисеевича.

      Шофер на всякий случай из кабины не вышел, мотор не глушил. Он впервые видел Максимыча таким взбешенным и был готов ужарить по газам и рвануть с места.

      – Слушай, дорогой, зачем так неправильно разговаривать? – оскалил Евфрат неподлинно сверкающие зубы. – Ты с женой разберись. Муж и жена – одна сатана, так, да? Если не можешь