Игра матричного поля. Диана Калоян

p>

      У меня есть добрые воспоминания и не очень. Из тех, что я бы хотела стереть – это срывы матери. Постоянное промывание мозгов от восточных родственников на тему её неправильной жизни не проходили без следа. Каждый считал своим долгом упрекнуть мать в её неспособности жить так, как для неё было мучительным. Иногда, конечно, подобные «маркетинговые акции» каким-то образом прокатывали, и мать решалась на совершенно нелогичные поступки ради одобрения родственниками. Например, она могла скрывать своё нормальное отношение к тем, кто был не воспринят её близкими. Могла не сделать запланированное (всеми, кроме неё), могла переступить через желание своих родных детей в угоду взглядам своих родственников. Печально.

      Мы, восточные люди, верим в безысходность своего положения и отсутствие других, более важных вещей в этой жизни, чем добрая, ничем не изгаженная репутация. Достижение её, вероятно, навсегда может остаться чем-то риторическим и априори недостижимым. Вам и сесть за стол с «неверным» будет чревато возмущённым вниманием и осуждением.

      Громкий шёпот за спиной шлейфом тянулся многие годы, пока я не решила поиграть в жизнеутверждающую роль спасительницы чести семьи. Меня это хорошо характеризует. Брать на себя то, что непосильно – впоследствии стало для меня некой тенденцией, базой личности. Стоило только столкнуться с этой лавиной впервые тет-а-тет, и трезвость оценки не заставила себя долго ждать.

      В возрасте шестнадцати лет я решаюсь вступить на это минное поле, засеянное всеобщим пристальным вниманием людей, яростно ожидающих моего неверного шага. Что ж, я дала им то, чего они хотели – вступила в традиционный брак. Мы с мужем оба не совсем понимали, что происходит, и как нужно верно реагировать. Все вокруг чего-то хотят – в рамках ценностей, сформированных когда-то, кем-то… Но, когда и кем, точно никто не может сказать. В конце концов, подмена понятий, двойные стандарты в отсутствие каких-либо условий играет с нами злую шутку. Сценарий с каждым годом становился всё более удручающим. Страх – это прежде всего ощущение неизвестности. Но более всепоглощающий страх находит в момент, когда ты осознаешь, что твоя жизнь – это всего лишь часть большого чужого мира несправедливых отчасти, кем-то придуманных манипулятивных способов самоутвердиться.

      Многие женщины моей национальности живут именно так. Однако, как выяснилось, это явление не связано с национальностью вовсе. Вряд ли кто-то признается вам в этом открыто – многие остаются заложниками своей картины мира. Я не могу утверждать, что все несчастны в традиционных браках, равно как и не могу сказать, что каждая женщина, подчиняющаяся навязанным представлениям, обречена на несчастье. Но когда вам едва исполнилось шестнадцать, а вашему партнёру по предполагаемому счастливому браку – двадцать, и вы решаетесь на этот серьёзный шаг, остаётся слушать тех, кто верит в брак больше, чем вы. Такая власть над чужой жизнью рано или поздно приводит к желанию экспериментировать как над подопытными, не принимая в расчёт характеры, установки и желания.

      Давайте смотреть правде в глаза: не все могут быть лидерами в каком-то смысле. Иногда людям нравится в это играть, особенно когда за последствия они не отвечают, и план отхода уже создан изначально. Нескончаемые советы от окружающих доканывают – выматывают, а пристальное внимание создаёт стойкое ощущение интерактивности. Как в реалити шоу, где ты, новоиспечённая невестка, стала невольной участницей и главной героиней этого театра абсурда и жестокости.

      Анализируя, понимаю: я всегда была другой.

      Совсем не похожая на ту, кто однажды всю свою творческую незыблемость сведёт к дороге от кухни до спальни. Однако есть те, ради кого я обязана была пройти этот путь – мои дети. Долгие годы они были единственным, что держало меня в тисках, в которых я существовала, и единственным, что заставляло меня смиренно соглашаться со всем, что со мной происходило. Но эта история требовала изменений. Вот тогда и началась война, где победителей априори не могло быть, но совершенно точно были пострадавшие. И ими оказались они – те, ради кого стоило начинать этот непростой путь – дети.

      Уход из семьи был выбором в пользу своей безопасности, когда все рамки в одночасье стёрлись. Жить так, как наказывали «светлые умы» окружающих, значило предать не только себя, но и своих детей. Они уже нормально реагировали на травмирующее в семье, что даже меня, на тот момент не совсем интеллектуально развитую девушку, приводило в ужас. Сын и дочь не должны были видеть, как отец делает больно матери. Этот порочный круг должен был быть разорван – сомнений в этом не возникало.

      Я ушла, забрав с собой единственный смысл жизни – детей. Но ничего не закончилось.

      «Быть может, стоило договориться?» – кто-то там, совсем не имеющий представления, будучи совершенно отречённым от всего, что происходило, мурчал в трубку. Я чётко и без доли жалости к совершённому отвечала твёрдо: «НЕТ».

      Такая, по мнению многих, дерзость стала спусковым крючком. Детей у меня отобрали. Бесконечные суды. Грязь, льющаяся из всех щелей, выкопанное гнилое бельё – и всё за моей спиной. Стоит ли говорить о том, что никто так и не осмелился мне что-то сказать в лицо? Один Господь знал, под каким гнётом звукового мусора всё