Пушкин тоже любил колбасить бутылки о парапет. У него всегда в глазах чертенята резвились! Затейник был, кстати! А теперь уже бутылочная традиция набрала обороты, и никто не смеет не кокать бутылки о парапет. Присягнул – кокни бутлю! Кто не кокнул – тот сразу развёлся! А ещё они закрывали на решётках амбарные замки и бросали ключи в реку, как символ нерушимости их брака. Тогда же подзаснувшие ветераны, лишившиеся своей страны и её развесистой кроны, стали увековечивать себя сами – крепить мемориальные доски со своими именами на свои дома. Ввиду утраты законов и здравого смысла, повлёкшие утрату уважения к себе и другим, оказалось, что кто угодно может повесить мемориальную дощечку кому угодно. Кто даёт разрешения на эти доски – бог знает! Думаю, долларов сто это удовольствие стоит, не больше. Плати сто долларов – и вешай мраморное объявление, какой ты замечательный и героический, никому дела нет. Вывешивание мемориальных дощечек приняло сейчас повсеместно характер. Это эпидемия! Детки делали досочки недавно почившим генералам от инфантерии, полковникам медицинской службы, сержантам-сверхсрочникам, вънуки увековечивали матерей-героинь и тётушек-поэтесс. Я удивился, оказалось, что в стране столько генералов, сколько солдат в строю, верно, никогда не было! Миллион одних генералов – и побед с гулькин нос! В Нежнотрахове дощечное поветрие продолжается до сих пор, удивляя иногородних путников своим размахом. Генералы-бедняки вешают доски из фанеры, побогаче – из песчаника, а уж важные космические генералы – из привозного каррарского мрамора, с портретом в полоборота. Самая смешная доска висит на особняке графов Силиных: «Генерал Электрон Алябьев. 1912—1983». Думаю, что только жестокий диктатор может остановить это безобразие. Ну, в самом деле, не всякий мой земляк хочет видеть Рувима Товима у себя под носом, да ещё взирающего с чёрной глянцевой доски. Не нужны нам и дощечки генералов, полковников и прочих. Вынесите их отсюда на кладбще, пжлста!
Да-с, господа! Когда я рассматриваю в свой сверхмощный мелкоскоп «Хабал», вслед за историками «Плеяд», мириады временных хозяев моей страны, когда-либо правивших здесь (и уже поэтому в значительной степени давших абрис местной истории), будь то жрецы, рыцари, цари, секретари или президенты, я вижу в их лице лишь неумелых, недоученных естествоиспытателей, в известном смысле, неких провинциальных гумбольтов, настолько удивлённых в итоге делами своих рук, что недалеко до потери дара речи. Удивлённых, но при этом никогда не забывающих о своём профите. Эти политические дарвины очень наследили здесь, очень. Их теории и практика полностью соответствовали их муравьиному мировоззрению, если это так можно назвать. Жанр, в котором осуществлялась их многотрудная деятельность, может быть с полным основанием назван «Великим Народным Кидаловом». Их отношение к справедливости и правде, хотя и было смехотворно свирепым, однако вызывает уважение, сколь упорно и сколь долго
