Черное и белое. Владимир Гурвич

земле. Странная земля, где люди сполна проникаются божественным неистовством, где они спорят не то, что правильно и полезно, а то, что грешно или не грешно, что ведет к искуплению, а что от него отворачивает. Беда таких людей в том, что у них на глазах всегда покрывало. А тех, кто пытаются его с них снять, ненавидят лютой ненавистью. Вот и Иоанн сполна проникся ненавистью, об этом красноречиво говорит его пылающий взор.

      – Если ты не с нами, тогда лучше тебя уйти отсюда Симон, – не скрывая враждебности, произнес Иоанн.

      Пожалуй, только с этим он и может согласиться, подумал Симон.

      – Да, я пойду, меня ждут дома. Я даже не знаю, живы ли родители.

      – Они живы, – неохотно промолвил Иоанн.

      – Это прекрасная весть, – улыбнулся Симон. – Спасибо тебе за нее.

      Но Иоанн уже не слушал его, повернувшись к нему спиной, он шел вдоль русла и благословлял тех, кто собирался креститься водой. С тяжелым сердцем Симон пошел прочь.

      Глава 2

      Арон Шапиро закончил писать и выключил компьютер. Несколько мгновений он смотрел на потухший экран монитора, напоминавший ночное беззвездное небо. В этом заключается что-то знаменательное, подумал он. Его жизнь стала такой же темной и беспросветной.

      С тех пор, как пропала старинная рукопись, вернее, с тех пор, как обнаружилась ее пропажа, жизнь для него потеряла все краски. То, что составляло смыслом ее столько лет, вмиг утратило свое значение. С того самого момента, когда семнадцатилетним юношей он обнаружил в пещере, в которую провалился и едва не погиб, сосуд, а в нем папирус, все переменилось для него. Конечно, когда он с замиранием сердце доставал из сосуда свиток, этого не знал. Но предчувствие огромной важности происходящего настигло его уже тогда.

      Свиток оказался в хорошем состоянии, учитывая, какое количество бездонного времени он тут пролежал. А в том, что он очень старый, Арон не сомневался. Хотя тогда он еще ничего не знал о науке, изучающей древние рукописи. Да и письмена на ней были на незнакомом языке. Но охватившее его волнение было таким острым, что некоторое время он почти ничего не видел и не слышал. Такое с ним случалось впервые. И как юноша из ортодоксальной семьи, он не мог не подумать, что таким образом с ним говорит сам Господь. Иначе как объяснить, что же с ним тогда произошло.

      Как ни странно, но прошло столько лет, все переменилось в его воззрениях настолько кардинально, что он даже сам этому удивлялся, а то убеждение сохранилось по-прежнему. И даже окрепло. Разумеется, он на все смотрел теперь иначе. Но разве это что-то меняет по большому счету. В этом мире все сохраняет свою неизменность. Меняются лишь только наши представления о ней. Но этот тончайший нюанс мы редко ощущаем.

      В последнее время Шапиро томило предчувствие. Он ощущал поступь некой невидимой череды событий, которые непосредственно имеют отношение к нему, но о которых ему пока ничего неизвестно. Это утомляло и раздражало, лишало уверенности и спокойствия.

      Шапиро был убежден, что пропажа, а точнее кража древней рукописи – в чем