Эхо в Лабиринте Времен. Алексей Хромов

надписью, оказались девственно чистыми. Ни единой буквы, ни одного печатного знака. Плотная белая бумага хранила молчание. Это было невозможно – он помнил, как видел текст, когда открывал книгу в подвале. Теперь же она была пуста, словно сам текст деконструировал себя до полного отсутствия.

      Кроме одной страницы. Примерно посередине книги, на совершенно белом листе, одиноко располагалась одна-единственная фраза, напечатанная тем же шрифтом, что и предполагаемый основной текст:

      «Начни с исчезновения».

      Больше ничего. Ни знаков препинания, ни указаний. Просто приказ или совет, брошенный в пустоту белой страницы.

      Андрей закрыл книгу. Голова шла кругом. Исчезновение Лики, исчезновение черной книги, исчезновение текста у Деррида, исчезнувшие следы у полыньи. Все указывало в одну точку – на отсутствие, на стирание, на разрыв в ткани привычного мира.

      Он посмотрел в окно. За стеклом началась настоящая метель. Снег валил стеной, ветер завывал в старых рамах, и контуры церкви напротив почти полностью растворились в белой мгле. Снег стирал город, стирал следы, стирал саму видимость.

      И тут, сквозь вой ветра, он услышал его. Далекий, протяжный вой собаки. Одинокий, тоскливый звук, полный первобытной печали. Но это было так же невозможно, как и босые следы на снегу. В их городе собак не осталось. Последние бродячие стаи исчезли еще в девяностых – кто-то говорил, что их отстрелили, кто-то – что они просто ушли, не выдержав перемен. С тех пор собаки в городе были такой же редкостью, как цветущие яблони зимой. Но вой был отчетливым, он пробивался сквозь метель, добавляя еще один штрих к сюрреалистической картине этого дня.

      10. Колокол

      Ночь окончательно вступила в свои права, плотная, беззвездная из-за непрекращающейся метели. Андрей так и не ложился спать. Он сидел в кресле, пустая книга Деррида лежала на коленях, а взгляд был устремлен в белое кружево за окном. Символ на ладони то тускнел, то снова проступал красноватым узором. Город затих, даже ветер, казалось, немного умерил свой вой.

      Именно в этой относительной тишине он услышал его. Глубокий, вибрирующий звук колокола. Он был низким, немного дребезжащим, словно старый, давно не использовавшийся металл неохотно отзывался на удар. Звук плыл над заснеженным городом, раскатываясь и затихая, – боммм… боммм…

      Андрей застыл. Колокол. Но у церкви напротив колоколов не было. Их сняли большевики еще в 1923 году – он точно знал это из книг по местной истории. Расплавили на нужды индустриализации или просто сбросили и разбили – версии расходились, но факт оставался фактом: колокольню обезглавили и обеззвучили почти сто лет назад. Этот звук был так же невозможен, как вой собаки часом ранее, как босые следы на снегу.

      Он медленно поднялся и подошел к окну, стер ладонью иней со стекла. Метель немного поутихла, и видимость улучшилась. Внизу, на площади перед церковью, которую едва освещал одинокий уцелевший фонарь, лежали нетронутые сугробы. Снег искрился в его слабом свете.

      И посреди