Волхв. Сергей Мильшин

ссутулившись, да так, что лица не видно, шагал незнакомый чернец в глухом капюшоне. С противоположной стороны, гордо задрав подбородки, тревожно поглядывали по сторонам три помощника Никифора. Смагин знал их. Один, с волосами чуть ли не прозрачной светлости здоровый широкоплечий с тяжёлым взглядом из-под густых бровей, варяг Глеб. Рядом с ним, ниже его на голову, семенили, не поднимая глаз, братья Ярькины, местные. Сволочи! Они, похоже, и собирали книги по всем сундукам и схронам староверов.

      Глеб хищно оскалился навстречу попу.

      Пожилой крестьянин в лаптях и длинной крапивной рубахе, из распахнутого ворота которой выглядывал на шнурке крестик, громко и уверенно спросил:

      – Ну, и чему ты, выродок, радуешься?

      Взглядом выхватив из толпы мужика, Глеб повернул к нему обнажённый меч. И даже сделал шаг вперёд. И замер неуверенно – неизвестно, как поведут себя горожане, если пришлый варяг вытянет мечом плашмя по спине неучтивого смерда. Выставив оружие острием на мужика, Глеб зло прищурился:

      – А тебе что, грязные книги поганых язычников жалко?

      Мужик растерялся:

      – Но так там же про нас, про предков, дедов наших писано, что так-то?

      Смагин решился. Наклонившись, схватил две крайние книги, одну ту самую, со сказанием о походе Александра, название другой углядеть не успел. И, не распрямляясь, развернулся. Горожане молча раздвинулись, пропуская пригнувшуюся фигуру, и ряды вновь сомкнулись. Похоже, там, у кучи книг, ничего не заметили или сделали вид.

      «Больше мне тут делать нечего», – потолкавшись, Смагин выбрался на свободное место. Раздумывая, куда податься, заметил, как ещё несколько человек отделились от толпы вслед за ним. Оглянувшись, в одном из поспешивших покинуть площадь узнал коновала:

      – Что не остался смотреть?

      Куча Мамин несколько потеряно кивнул товарищу:

      – А что я тут не видел? Как они знания предков жгут… Я в этом участвовать не собираюсь, – он заметил оттопыривающуюся рубаху Смагина. По-новому взглянул на приятеля, пальцем с кривым ногтём почесал перегородку носа и… ничего не сказал.

      Уже прошагав с десяток сажень в другую сторону по улице, Клёнка окликнул удаляющуюся фигуру коновала:

      – Куча, сапоги готовы, можешь забрать.

      – Заберу, – тот раздосадовано махнул рукой, мол, не сейчас.

      Поудобней устроив книги под рубахой, Смагин ускорился. Позади сразу несколько голосов отчаянно охнуло, и ропот перекрыл треск рванувшего по бересте, деревянным табличкам и хорошо выделанной коже пламени.

      Постепенно народ заполнял торговые ряды. «Гады, – услышал он обрывок разговора. – Это ж надо додуматься – книгам войну объявить!» «А что ты так за них переживаешь? – отозвался собеседник, – то же язычников книги, не наши». «Всё равно, как-то не по-божески это, не говорил Христос, что надо книги жечь».

      Завернув за угол, Смагин оказался перед мастерской. Выдернув деревянный штырь, который запирал дверь больше от ветра, чем от незнакомцев,