Оживший покойник. Владимир Капаев

ень! Я ног не чувствую. – Ничего, привыкнете, – ответил Николай Петрович, снимая халат с плеч. Его голос звучал устало, но в нём всё ещё чувствовалась теплота, которую он старался сохранить для молодых коллег. – Скажите, – обратился молодой доктор к хирургу, – а сколько вообще вы за день можете провести операций? – Ну, ты, Алексей, загнул, – засмеялся Головченко, но смех его был коротким и каким-то горьким. – Иногда одна операция может затянуться на целый день. – Мне бы перенять ваш опыт, стать таким профессионалом, как вы, – с завистью проговорил Дроздов. – Хм, – ухмыльнулся Головченко, тщательно моя руки под струёй воды. – Молодой человек, опыт – не пиво, в рот не зальёшь. Здесь нужна практика. Вот поработаешь пару лет на периферии, наберёшься опыта так, что станешь настоящим асом в хирургии. Доктор подошёл к двери и повернул ключ, закрывая её на замок. – Давай с тобой по стаканчику чая выпьем, – пояснил свои действия заведующий, глядя на недоумевающий взгляд молодого коллеги. – Конец рабочего дня, бояться нам уже нечего. – Спасибо, Николай Петрович, – отмахнулся Дроздов, – я уж дома попью. – У меня чай вкуснее, – серьёзным тоном ответил заведующий и открыл шкаф, доставая оттуда небольшой кусок колбасы, хлеб и пару рюмок. Из сумки он вытянул пол-литровую банку с коричневой жидкостью и стал разливать по рюмкам. – Это что у вас, Николай Петрович, чай с запахом коньяка? – с улыбкой спросил Алексей. – Не буду врать, – заулыбался Головченко, – это чистый грузинский коньяк. Вот после таких операций, как сегодня, необходимо немножко расслабиться. – А почему в банке? – удивлённо спросил Дроздов. Головченко протянул налитую рюмку собеседнику. – Потому что так спокойно, никому в глаза не бросается, – ответил он и одним махом выпил жидкость из рюмки. За ним последовал и его коллега.

      . – Простите меня за любопытство, – нерешительно заговорил Алексей, – это правда, что вы увольняетесь? У вас такой колоссальный опыт, такие знания. Все больные непременно хотят попасть к вам на операцию. Некоторые врачи по десять и больше лет работают на пенсии. А вам, если не ошибаюсь, ещё два года работать до заслуженного отдыха? – Вы не правы, сударь, – с улыбкой ответил Головченко, – с увеличением пенсионного возраста – четыре. А почему увольняюсь? – Знаешь Алексей, такая нервотрёпка, работать стало невозможно. Ты сам видишь, требования завышенные, а платить не хотят. А если говорить начистоту: медицину посадили в лужу. Всех собак навешали. Командуют нами все – кому не лень. Руководителей ставят, буквально вчерашних выпускников, честно говоря, своих протеже. В этом всё плохо, так как у них нет ни навыков, ни опыта работы. А пока он навыки эти наберёт, кучу дров наломает и не одного ещё на тот свет отправит. За пять последних лет в нашей больнице два главных сменилось. Разве это хорошо? Вот молодого прислали. Да он настоящий хам. Ему плевать, что творится в больнице. Он два года поработает и пойдёт дальше на повышение. И обидно от того, что вот такие бездари нами командуют, которые диагноз больного по мобильнику ищут. – Согласен с вами, Петрович, – не сдержался Дроздов. – Я тоже отработаю свои два года и уеду подальше от этого «дурдома». Вот вчера сидел на приёме. Голову некогда было поднять. Куча больных: идут и идут. За дверями крики и ругань. Истории не успеваю оформить, и тут вдруг заваливается без стука Бусов. – Это старший следователь прокуратуры? – спросил Головченко. – Да, – кивнул головой Алексей. – Борец с коррупцией. Не здороваясь, потребовал, чтобы я его принял. А я отказал: «У меня приём закончился тридцать минут назад, приходите завтра». И что вы думаете? Пошёл к главному врачу и накатал на меня жалобу. – Главврач, соответственно, вас наказал? – с ухмылкой спросил Головченко. – Откуда вы знаете? – удивлённо спросил Дроздов. – Догадаться нетрудно, – улыбаясь, ответил Головченко. – Зная, какой он наш слизняк. Каждому хочет угодить ради своей шкуры. – Вместо того, чтобы защитить своего коллегу, главный действительно мне «влепил» выговор, – подтвердил молодой доктор, громко возмущаясь. – А спрашивается, за что? – Вот по этой причине мне и не хочется работать. Потому что вокруг один бардак. Этот борец с коррупцией, который нас считает взяточниками и возбуждает уголовные дела по каждому случаю смерти девяностолетних стариков, умерших в больнице, сам имеет крутой трёхэтажный коттедж. Ты думаешь, он за свои средства построил? Я в этом глубоко сомневаюсь. Нет! Сейчас в медицине стало работать невозможно. Дроздов тяжело вздохнул. – Честно признаться, и мне, Николай Петрович, порой кажется, зря я пошёл в медицину. Мать меня и отговаривала, советовала поступать в технический вуз. А я упёрся как бык: мечтал спасать людей. А эти люди бывают порой такие неблагодарные. – А всё потому, Алексей, что против нас настроили народ. Мы во всём виноваты. Виноваты в том, что люди хотят хорошо жить и с этой целью мечутся как рыба. Одни едут работать на стройки Москвы, другие – ишачить на пана в Польшу. А какие там для них условия? Никаких. Они там – рабы! Не удивительно, что многие живут в антисанитарных условиях, где заболевают туберкулёзом, разными простудными заболеваниями. Привозят оттуда букет венерических инфекций. И что главное – вовремя не обращаются в медучреждения. Прибегают к нам, когда болезнь в запущенной форме: спасайте их. А врач что – Господь Бог? Поэтому не удивительно, почему сейчас из медицины стали многие уходить из-за стрессовых ситуаций. И уходят довольно грамотные специалисты. –