Спектакль без сценария. Ольга Мурашова

для того, чтобы у Эрика было меньше работы, была и ещё одна причина.

      Это только во время съёмок Сорен делал вид, что ему наплевать, что в итоге снимут по их с Эриком тексту, а после выхода фильма он горько вздыхал ещё несколько месяцев, и сообщал всем вокруг, что эти бракоделы читали сценарий по диагонали и вообще тупые настолько, что не смогли понять даже основной идеи. Сокрушался, что в угоду бюджету из сценария вырезали некоторые сюжетные линии, по мнению Сорена – ключевые. Если честно, по мнению Сорена, ключевыми были все. Сокращение своего текста он считал за вандализм.

      К тому же, он помнил всё написанное им до последней буквы. И вообще помнил всё. Была у Сорена такая особенность – практически абсолютная память, разве что числа он запоминал чуть хуже, а лица запечатлевались в его голове только в общих чертах, но тут дело было скорее не в памяти, а в довольно сильной близорукости. Иногда эти переполненные чертоги разума становились его преимуществом, когда из обрывков случайно услышанных им разговоров, афиш свежих фильмов, пары книг, припева навязчивой песенки и пойманной три дня назад улыбки пожилой кассирши в супермаркете он моментально синтезировал новый сюжет. Иногда они становились его проклятием.

      Иногда – проклятием тех, кто его окружал.

      Ужаснувшись на просмотре отснятого материала, он часто требовал убрать из титров его имя, потому что, цитата, “эта поделка нас позорит”, но до реального дела у него обычно не доходило, и в титрах он значился всегда – Эрик за этим тщательнейшим образом следил, каждый раз говоря, что плохой пиар это тоже пиар. После чего Сорен начинал нудеть уже по этому поводу, осуждая моральные установки своего соавтора и приоритет материального над духовным.

      С учётом того, что круг общения у него в целом был небольшой, Сорен по всем поводам приседал на уши большей частью именно нам с Эриком. А он мог быть очень, очень душным.

      Поэтому на то, чтобы проводить больше времени вместе с Эриком, я сразу не рассчитывала. Несмотря на то, что как раз он бы этого очень хотел. Он же не просто так заявил мне, что живём вместе мы весьма условно – это в самом деле было так. И дело было отнюдь не в Эрике.

      Руку и сердце он предложил мне в первый же день, когда я прилетела к нему в Стокгольм. Даже не так, формально он сделал это за год до того, как я прилетела, специально написав для этого свой дебютный роман, в финале которого я должна была это предложение и получить.

      Если бы я его дочитала, конечно.

      Но даже когда мы прояснили возникшее недоразумение, я не торопилась принимать предложенное, и даже не торопилась переезжать к нему насовсем, вбив себе в голову, что, если я выйду за него, мои привычки женщины, долго жившей одной, подвергнутся с его стороны пересмотру не в мою пользу, посему гостевой формат отношений меня полностью устраивал. Эрик же держал в ящике стола, среди своих бумаг, простой бумажный конверт с двумя обручальными кольцами и терпеливо ждал, когда можно будет, наконец, пустить их в ход.