Время одуванчиков. Рукопись из генизы. Евгений Гиренок

обломки, но зато расскажут длинную историю, начиная от Зевса. А все, что в хорошем состоянии – было отреставрировано в девятнадцатом веке. Я уж про Иерусалим молчу. Это один огромный аттракцион для туристов и паломников. А туризм, особенно религиозный – двигатель экономики…

      Он немного помолчал и продолжил:

      – У Джамболоньи… Нет, мне все-таки привычнее говорить Жан де Булонь, но, в общем, не важно. У него есть более интересная и изящная работа. Самсон, убивающий филистимлянина… Хочешь кофе?

      Янка кивнула и подошла к кофеварке в углу. Налив две чашки, она поставила одну перед профессором, а со своей уселась обратно в кресло. Она не задавала вопросов, потому что и так знала – рассказ будет потрясающе интересным.

      6. Низвицкий

      Он растерянно смотрел на свою машину на парковке в углу двора и чувствовал, что волна страха быстро накрывает его с головой. Белый «Форд Скорпио», который еще пять минут назад казался Низвицкому способом уехать от всех проблем, беспомощно накренился на бок – оба левых колеса были спущены. Низвицкому не потребовалось даже присматриваться, чтобы понять причину – на передней покрышке отвратительной ухмылкой разошелся длинный боковой порез. С задним колесом было то же самое.

      Низвицкий поставил на землю туристическую сумку, которую собрала жена, и вытер разом вспотевшие ладони о штаны. Страх усиливался с каждой минутой. Молнией пронзила мысль, что за ним могут следить, и он беспомощно оглянулся. Но во дворе никого не было, лишь у крайнего подъезда играли маленькие дети. Низвицкий снова перевел взгляд на машину и чуть не заплакал. В отражении на тонированном стекле он увидел себя – обрюзгшего пузатого старика, больного и беспомощного.

      Он все понял. Арсен не покупатель, он всего лишь пробивал обстановку, собирал информацию. Низвицкий даже сплюнул от горького разочарования – он вспомнил, как самодовольно и важно вел разговор, чувствуя себя значительным и уже почти богатым. Арсен же, наоборот, был деликатен и вежлив, почтительно слушал и мало говорил.

      Конечно, Низвицкий обратил внимание на золотой перстень-печатку на безымянном пальце своего собеседника. Вещь не из дешевых – это не «гайка» из самоварного золота, как у «новых русских», довесок к «бисмарку» в палец толщиной на шее, а изящное произведение ювелирного искусства. Тонкий узор красиво сплетался, и в нем не сразу угадывался циркуль на заднем плане. И вот эта ненавязчивость, стремление не акцентировать главный масонский символ, почему-то подкупила Низвицкого. Ему захотелось блеснуть эрудицией, произвести впечатление.

      Он доверительно сообщил, как бы невзначай:

      – А вы знаете, что сто лет назад, на пике развития движения, в Америке было почти восемьсот тысяч масонов?

      Арсен проследил его взгляд и, поправив перстень на пальце, усмехнулся.

      – Это подарок. Как раз из Америки. У меня там дядя живет в Вашингтоне.

      Низвицкий понимающе кивнул:

      – О, Вашингтон, это как раз самый масонский город Америки. Там даже в архитектуре отражена