Осколки утренней тишины. Ксения Викторовна Матюшина

хирурга, который смотрит на пациента и пытается понять, что в нём сломано.

      – Ты разочарован? – спросила она, усмехнувшись.

      – В чём?

      – В том, что я без одежды выгляжу так же, как и в одежде.

      – Ты выглядишь так, будто можешь убить меня за неправильный ответ.

      Она склонила голову.

      – А ты так, будто хочешь, чтобы я попробовала.

      Он хмыкнул.

      Они не говорили, не целовались так, как делают в романтических фильмах. В этом не было нежности, но было что-то другое. Признание. Того, что им обоим плохо. Того, что они не ищут любви, но всё же жаждут близости.

      Когда всё закончилось, она лежала рядом, глядя в потолок. Он курил, пустым взглядом уставившись в темноту.

      Именно тогда она впервые увидела его шрамы.

      – Это случайно не татуировки, сделанные очень пьяным мастером?

      Он усмехнулся, но не ответил.

      Она протянула руку, провела пальцами по застарелым следам. Некоторые были тонкими, как нитки. Другие – грубыми, неровными.

      – Это нож?

      – Иногда.

      – Иногда?

      – Иногда стекло. Иногда глупость.

      Она не спросила, кто их оставил. Она не спросила, почему. Она просто провела по ним пальцами, как если бы читала книгу шрифтом Брайля.

      Он молча наблюдал.

      – Что? – спросила она, не отводя глаз.

      – Ты тоже не такая, какой притворяешься.

      Она пожала плечами.

      – А ты не такой, каким хочешь казаться.

      Он усмехнулся и стряхнул пепел.

      Они лежали в темноте, два человека, слишком привыкшие скрываться за словами, за масками, за усмешками. И в этом молчании было что-то большее, чем признание.

      Было понимание.

      – Ты знаешь, что у этого есть название? – сказала она, опираясь локтем на стол.

      – Чего?

      – Того, что мы делаем.

      Он лениво потянулся за сигаретой.

      – Я думал, это называется «ты приходишь, ешь мой ужин, ворчишь на мои книги, а потом ложишься в мою постель».

      – Это слишком длинное название.

      – Ну извини, я не маркетолог.

      Она усмехнулась, но глаза остались серьёзными.

      – Мы же не пара, да?

      – Нет, конечно, – слишком быстро ответил он.

      – Да, я тоже так думаю.

      Молчание зависло между ними, как нечто живое. Оно заполнило пространство, просочилось в стены, в воздух, в их лёгкие. Они делали вид, что им дышится легко.

      – То есть, ты не ревнуешь, если я встречаюсь с кем-то ещё?

      Он пожал плечами.

      – Разве это не то же самое, что ревновать чужую собаку?

      – То есть, я собака?

      – Это была метафора.

      – Метафора, в которой я собака.

      – Ну ладно, тогда кошка. Кошек же никто не приручает. Они просто живут рядом, потому что им так удобно.

      – Отлично. Тогда я кошка, а ты…

      – А я тот, кто раз в день даёт кошке поесть.

      Она засмеялась,