Теоретические основы мастерства дворника. Диссертация. Евгений Титов

бы ослеп, не будучи способным видеть ТАКОЕ. А затем она устремлялась ко мне на скорости в квинтиллионы лет за секунду, размываясь и доходя до самой мелкой частицы мироздания, именуемой струной. И эта струна была живым трепещущим существом, наполнявшим и мельчайшие фотоны, и гравитацию, и время, и звёзды. Трепет невыразимого, невозможного числа мизерных струн и был вечным дыханием Вселенной.

      Впадая в лёгкий транс, я не мог объяснить Регине сути, ведь это было выше слов. Она смотрела на моё уравнение внимательно и долго, а затем обошла стол и села рядом:

      – Ну что с тобой делать, а?

      Внезапный переход на «ты», её непонятная искренность и близость меня смутили.

      – Думаю, надо скорее публиковать, пока не успели Штаты, – пытался я сохранить научный тон.

      – Ха! – вскинула она голову в смешке. – Ты или сумасшедший или… Или в старости напишу мемуары, что видела тебя вживую, а мне не поверят.

      Регина потянула тетрадку, преодолев сопротивление моих пальцев, прижавших её к столу:

      – Дай-ка ещё посмотрю, на досуге.

      Я отдал, в душе досадуя на её сомнения. Всё было проще простого: пойти к ректору и отправить работу в крупный научный журнал. Я не понимал, в чём препятствие.

      Химки запомнились маленьким ромашковым полем, которое в сентябрьских туманах пахло свежестью. Путь в общежитие и обратно лежал мимо этого поля, и оно в своей невинности казалось вернее всех формул на свете. Но каждый вечер я пропадал в местном отделении Ленинской библиотеки, изучая всё новые диссертации. Фамилии, которые я раньше видел в учебниках, становились зримыми, ведь каждая диссертация была подписана автором. Я с трудом верил, что на этом листе, в этом месте легендарный человек провёл собственной рукой.

      Встречая меня в коридоре, Регина, казалось, задерживала на мне взгляд. А я в ответ невольно любовался упругостью и силой её тела, призывно проступавшего под платьем. Впрочем, любовались мы все. Через неделю после первой беседы я спешил с её лекции в библиотеку. На университетской парковке вздрогнул от внезапного сигнала: красавица смотрела из открытого окна красной Audi:

      – Влезай, обсудим твоё открытие, – сказала Регина с озорством.

      Я отнекивался, но вряд ли существовал мужчина, способный ей отказать. Вскоре мы сидели в открытом кафе. На лакированных полках, уставленных цветными бутылками, красовался двухкассетный магнитофон. Bad bad boys, come with me, – доносились из него томные девичьи голоса, словно обращаясь ко мне.

      – То, что ты создал, очень интересно, – Регина глотнула из бокала муть, которая тут называлась содовым ликёром.

      Она была в узкой чёрной кофточке, по которой тянулись ядовито-зелёные стебли. Я чувствовал, как под столом, под его дешёвой сетчатой клеёнкой теплятся её загорелые коленки. Размахивая руками, я принялся рассказывать о гравитации. Она слушала и не слушала одновременно, и я ловил в её голубых глазах непонятную жалость.

      – Скажи, а литовки красивые? – вдруг перебила она, изящно склонив