Зеркало социума. Елена Сомова

грехи прощают за сто лет.

      Смердит очаг безвкусицы наброском к провальным звездолётам с лыжным воском

      вдоль плоскостопия. Такой кордебалет.

      Катастрофическая сущность мата ложится гравировкой в циферблаты, могилы роет нежности, любви.

      Больной духовности – на зрение заплаты, – тельцу в копыта брошены зарплаты,

      и тонут в спирте души-корабли.

      Передо мной река слезы Христовой

      всё моет золото рассвета словом пролётной чайки. Волжская волна, чаруя свежестью, подскажет вывод бежать из этого кошмара. Вырыт и продан клад. Любовь здесь, как война.

      2005, 27.09 – 2006, 6.01

      Мышка в литературном кафе

      Я маленькая беленькая мышка,

      Стучу когтями об пол, на двух лапах

      Шагая, и скрипичная одышка

      Обезоруживает. Мой сермяжный запах Протачивает шаткое жилище

      С его нестойким счастьицем болвашным. Недавно бурей проломило днище

      У сундука хозяйки. Стало страшно.

      Старинный короб охнул и открылся:

      Повеяло какой-то гадкой прелью – Прабабкиным кокетством праха.

      Рыльце

      В пушку мое – была там, своей целью

      Считая посетить пиратский прииск —

      Ушедших лет разграбленную нишу —

      Слезой отчаянья глаза не выест,

      Хоть лопоух болван с фальшивой тыщей.

      Провал сквозь память прошлого дурачит,

      Овеществляя мышкины проблемы —

      Беречь себя от прихоти кошачьей —

      Здесь не найдешь, увы, другой дилеммы.

      Так и процокаешь когтями путь недлинный,

      Потом – в нору холодных коридоров —

      Очнешься среди дынь и помидоров —

      То пир творцов на улице Неглинной —

      Мечта мечты. Сижу под запах винный

      И слушаю, чем здесь живет богема,

      Пока линчует общество совиный

      Взгляд, пронимающий посредством теоремы,

      Где неизвестно кто, кому – не знает —

      Чего-то там известное читает,

      И все его, известно, понимают, Когда глаза в экстазе закрывает.

      Я, мышь, под это сразу засыпаю,

      И снятся мне поля земной гречихи,

      А этим скоро наяву врачихи

      Промоют алкоголь: вы что кричите?!

      Я засыпаю баю-баю-баю,

      Я мышка белая, стихов я не читаю…

      …Хвостом я только яйца вам сшибаю,

      А после все рыдают по скорлупкам.

* * *

      Зыбучие пески провинциальной гнили Засасывают накрепко – в могиле Убийственная нежить и дурман.

      Заплесневели добрые страданья, Убогость вящего очарованья

      Губительна на весь телеэкран.

      Свой подловатый взор стремит копейка, Рыдает в нищих залесях жалейка,

      Перетирая ржавчину песка.

      Пугливый смерд ныряет по киоскам, Жуёт арбузный «орбит» эскимоска,

      На стрёме ждут позорного свистка.

      Устряпанные мамы тянут лямки, Захлёбываются икрой гурманки,

      Распялив с треском пальцы для хапка. Медлительные очи осторожно

      Смывают искры трепетных горошин – Мелькает в такт фонарный стеарин.

      Плетётся