История немецкой литературы XVIII века. Галина Синило

бы ведет спор с незримыми собеседниками (как некогда Иов со своими друзьями), которые пытаются его утешить, и гневно обличает несостоятельность прописных истин, фальшивость официально провозглашаемых розово-утешительных ценностей:

      О, скопище лжецов, о, подлые скоты,

      Что сладко о добре и кротости вещают!

      Спасение сулят погибшим ваши рты,

      А нищим вечное блаженство обещают.

      Так где ж Он, ваш Господь? Где Он, Спаситель ваш,

      Который все простит, коль все Ему отдашь,

      Как вы внушаете?.. Где Сын его чудесный?

      А где же Дух Святой – целитель душ больных?

      Пусть явится! Ведь я больней всех остальных!

      Иль маловато сил у Троицы небесной?!

      С гораздо большей остротой, чем поэты-мистики XVII в., Гюнтер говорит о неразрешимых противоречиях бытия и сознания, о неблагополучии действительности. В его горьких вопросах нельзя не усмотреть и спор с концепцией предустановленной гармонии Лейбница, с его тезисом о том, что добро и зло уравновешены в мире, что Творец избрал наилучший из всех вариантов при сотворении мира. Как и в случае с Иовом, видение тотальной несправедливости мира, допущенной Богом, открывается поэту через его личное страдание:

      Личина сорвана, нелепых басен плод!

      И все ж я сознаю: есть Существо над нами,

      Которое казнит, беду и гибель шлет,

      И я… я избран Им лежать в зловонной яме.

      Порой Оно спешит, чтобы меня поднять,

      Но вовсе не затем, чтоб боль мою унять,

      А смертных поразить прощением притворным,

      То, указав мне цель, влечет к делам благим

      И тут же мне велит сопротивляться им,

      Чтоб счел меня весь мир преступником позорным.

      Так вот он где, исток несчастья моего!

      Награда мне за труд – нужда, обиды, хвори.

      Ни теплого угла, ни денег – ничего.

      Гогочут остряки, меня узревши в горе,

      Бездушьем схожие – заметь! – с Тобой, Творец!

      Друг оттолкнул меня, отвергли мать, отец,

      Я ненавистен всем и ничего не стою.

      Что породил мой ум, то вызывает смех,

      Малейший промах мой возводят в смертный грех,

      Душа очернена усердной клеветою.

      И все же, несмотря на все метания и сомнения, душа поэта устремлена к Богу, и этим порывом преисполнены духовные песни Гюнтера, в которых он продолжает традиции П. Герхардта и по-новому варьирует их. Его духовные песни, как и всю его поэзию, пронизывает острое личностное начало, в них глубоко аналитическая мысль соединяется с трепетным религиозным чувством, высокий пафос – с достаточно простым словарем, торжественность интонаций – с песенными структурами. Такова, например, его «Вечерняя песня» («Abend-Lied»):

      Дух высшей истины! Гряди!

      Затепли огнь в моей груди,

      Чтоб средь кромешного тумана

      И непроглядной темноты

      Дорогу освещал мне Ты —

      Не