За рекой Смородиной. Стихи. Анна Долгарева

ьк Огарёва – был такой мятущийся поэт с обострённым чувством справедливости.

      Как Аня.

      В её фамилии – долг, рёв, вар, вера.

      Она словно бы изначально приговорена к войне.

      Ещё в её фамилии – гора и дол. Помните зачин русской сказки: «…по горам, по долам»? В советской песне это обратилось в строчку «по долинам и по взгорьям».

      Так изначально была зашифрована будущая страсть ещё довоенной Ани – путешествовать автостопом. И здесь же, конечно, притаилась её будущая судьба военкора, участницы новой гражданской, может быть, самого известного женского военкора всей донбасской войны.

      Она, и это очевидно всем разумным людям, стала этой войны символом – слава Богу, что живым: так случается крайне редко, а здесь случилось.

      Счастье.

      Анна Долгарева – мой поэт, но она даже больше, чем мой поэт.

      Она словно бы моя родственница, скажем, сестра: словно мы воспитывались в одном доме. Под одними иконами и под одними знамёнами. Дети южных окраин Руси-России. Последыши советской страны.

      Росли мы вроде бы каждый в своей компании – я в мальчиковой, она в девочкиной (взрослея, компаниями менялись), но, когда выросли, вдруг поняли, что унаследованные нами уроки – общие.

      У нас общая понятийная система и один алфавит.

      Я никогда не пугаюсь её интервью, как иной раз случается с другими тоже дорогими мне литераторами: вдруг она скажет что-то такое, чему я огорчусь – например, обругает поэта, которого я люблю, или проклянёт вождя, который мне дорог.

      Не скажет. Не проклянёт.

      Мы же из одной природы, из одного рода.

      Я её, как всякую сестру, жалею и, не мешая ей жить, как ей хочется (а хочется ей – с фронта на фронт и по дороге спасать всех котов и кошек) – берегу её, как умею, хотя бы в своём сердце.

      Она, конечно, как всякая славная сестра, кажется мне порой беспутной, порой взбалмошной – ну а чего мы хотим? Чтоб она была путёвой и умиротворённой? И писала такие стихи при этом? Такие стихи в умиротворении и на выверенных путях – не пишутся.

      Такие пишутся – когда вся жизнь идёт поперёк прямого пути.

      И вот ты смотришь с тоской ей вослед, как она снова двинулась поперёк всех дорог: где автостопом, где на военной машине, со спутанными русыми волосами на ветру, а где через овраг, вся в репейниках уже… но в итоге Аня всякий раз всё равно оказывалась там, где надо.

      Там, где саднило у этой, самой ненаглядной нашей русской земли, там, где мяукал котейка-потеряшка, там, где был бой, а потом было солнце.

      И солнце это было – Аня, Анечка, Анна, пришедшая надолго.

      Знак укоренённости в русском времени, конечно же, тоже в её имени есть. Она – издалека и надолго, она – Долгарева.

      Сколько бы её ни корили, чего бы ни вменяли ей в вину (а вменяют на самом деле всегда – талант, и добрую славу ещё, и восхищение читателей, и любовь всех её донбасских однополчан) – у неё настолько очевидное место в русской поэзии, что теперь уже и спорить на эту тему лень.

      У неё место, говорю, не на сегодняшней поляне, а в русской поэзии вообще.

      Я нарочно не процитировал здесь ни одной её строки.

      Вы сами вправе убедиться, что в том языке, где была Ярославна и была другая Анна – есть нерушимый отпечаток и её, долгаревского, голоса.

      Захар Прилепин

      Невыдуманная история одной военной корреспондентки

      «Если бы две недели назад…»

      Если бы две недели назад

      случайный осколок прилетел

                                 в мою рыжую голову

      в посёлке шахты Трудовская (ДНР)

      или на позициях ЛНР

                                 под Славяносербском,

      моя этическая позиция

      осталась бы безукоризненной.

      Быть на стороне слабого —

      так нас учили буквари,

      так нас учили мама и папа

      и вся великая русская литература.

      Семь лет я была с теми, кого бомбили,

      семь лет я воевала за них с целым миром

      и особенно с собственными штабными.

      Как же мне не остаться с ними?

      Я родилась и выросла в Харькове,

      я не разговариваю с собственным братом

                                 с 2014 года.

      Я даже родителей прошу не упоминать

                                 его в разговорах.

      Я – с теми, кого бомбили.

      Мой брат – с теми, кто их бомбил.

      Так вот будет: я приеду

                       с походным рюкзаком на плечах,

      пройду по двору, где семь лет не была,

      где не надеялась уже побывать при жизни,

      сяду на лавочку перед окнами,

      из