Эффект наблюдателя. Елена Михайловна Леонтьева

иногда хочется просто покоя! И определенности. Особенно определенности. – Косулин запнулся. Он удивился созвучию со своими тревожными мыслями, так и не додуманными с утра. Помолчав немного, продолжил:

      – Полный покой – это смерть, в жизни покоя не видать, так хоть после смерти. Как награда! Нирвана, отключка, черное ничего, прелести Вальхаллы, одесную Отца – все они обещают что-то и покой в придачу! А если покоя нет – на вашем месте, я был бы страшно возмущен и разочарован. Даже обижен! Мало того, что вы умерли внезапно, прервали терапию… – тут Косулин позволил себе усмехнуться. – Все же незаконченная терапия в масштабах целой жизни не кажется мне таким уж страшным событием, хотя… Тимофей был первым клиентом-мертвецом в его практике, но Косулин прекрасно понимал его состояние. Дальше – больше: мало ему неожиданных "скачков" в своих клиентов, этих психических завихрений, о которых не писали ни в одном учебнике, а теперь еще и мертвецы. Зато какая клиентская база!

      Тимофей слушал Косулина и благодарно кивал. На его белом худом лице, сменяя друг друга, появлялись то возмущение, то обида и разочарование.

      – Наверное, Вы уже многое перепробовали, раз умерли давно? Когда, кстати, и от чего?

      Тимофей развел руками и пожал плечами.

      – C ощущением времени после смерти стало хуже некуда.

      – А, ну да, простите. Эта наша привязанность к датам, к биографии… Ну так, чисто для понимания: до или после вируса? Может, во время? – психолог спросил и перестал дышать. Вирус узурпировал все страшное в смерти, украл все кошмары и ужасы, установил монополию на всей планете, оставив всем иным причинам смерти скромное и скучное место. Даже говорить с человеком, которого убил вирус, казалось рискованным.

      Тимофей задумчиво поднял брови и непонимающе взглянул на психолога.

      – От вируса? Вряд ли. В этом было бы хоть что-то необычное. Нет, я умер в обычной аварии, нелепо и случайно. Раз-два и на том свете, без всякой подготовки! Прямо скажем, я до сих пор в шоке. Надеялся жить долго, спортом занимался и питался правильно. Уж лучше вирус.

      Теперь Косулин задумчиво слушал Тимофея. Конечно, на вкус и цвет товарищей нет, как говорится, но предпочтение смерти от вируса не казалось ему убедительным. Он точно не хотел бы такого конца, более того не видел в нем ничего героического, о чем и решил сообщить клиенту. Они даже поспорили немного, какая из преждевременных смертей была бы более стыдная. Пришли к выводу, что для мужчины – любая, если только не на священной войне. Потом решили, что дело вообще не в смерти, а в том, что нет покоя. Тимофей продолжал рассказывать:

      – Я испробовал многое. При жизни я был человеком действия. Навестил свою могилу. И, знаете, мне это вообще нисколечко не помогло! Ну вот ни капельки! И кладбище дурацкое, и могила… Не уютная. Посадил бархотки, лучше не стало. Я не хотел, чтобы меня закапывали в землю. Всю жизнь этого боялся, но никому не говорил. Меня бы устроила кремация и чтобы прах развеяли, так, знаете ли, экологично и для моей никчемной жизни более