Юность Барона. Обретения. Андрей Константинов

Сперва сторгуйтесь, а уж потом… Вы меня извините, Ядвига Станиславовна, пойду я. Пока еще доберусь. А мне надо Лёлечку кормить. А вы – вы заходите к нам, в любое время. И Оленьку обязательно приводите. Пусть девочки порадуются, поиграют. Как в… как…

      Голос Самариной дрогнул, в отчаянии махнув рукой, она медленно побрела прочь. Провожая ее удаляющуюся сгорбленную фигуру, Кашубская едва заметными движениями руки перекрестила Люсину спину и направилась к «инвалиду»…

      – Молодой человек, извините, можно к вам обратиться?

      – Что принесла, мамаша?

      – Сережки золотые. С камушками.

      – Ну засвети.

      – Извините, что?

      – Покежь, говорю.

      – А… сейчас.

      Ядвига Станиславовна извлекла из складок одежды многократно сложенный носовой платок, развернула на ладошке и продемонстрировала спрятанные в нем серьги.

      Бегло взглянув, «инвалид» безразлично озвучил цену:

      – Три куска мыла.

      – Нет-нет, мне бы чего-нибудь съестного.

      – Эк сказанула. Да здеся всем бы съестного не помешало. Камни-то небось бутылочные?

      – Да вы что? Это изумруды!

      – А я тебе вроде как на слово поверить должен? Ладно, могу сверху добавить еще десять спичек. По рукам?

      Кашубская замялась в нерешительности.

      С одной стороны, и мыло, и спички – ценности немалые. Но с другой – не продешевить бы. Если уж за золотые часы две банки консервов сторговать можно.

      – Извините. Мне надо еще подумать. Прицениться.

      – Чего сделать?! – На отталкивающем лице «инвалида» обозначилась ухмылочка. – Да тут никто, кроме меня, у тебя рыжьё все равно не возьмет!

      – Что не возьмет?

      – Ты чё, мамаша, русских слов не понимаешь?

      – Во-первых, молодой человек, я вам не мамаша. Сыновей, тем паче – таких, слава Богу, у меня не было. А во-вторых, до конца я не уверена, но думается, что в словаре великорусского языка Даля слово «рыжьё» отсутствует? Но я проверю, обещаю.

      – Вот иди и проверяй, – огрызнулся «инвалид». – Пшла отсюда, дура старая.

      Кашубская в ответ смерила его презрительным:

      – Самое обидное, что сейчас там, на фронте, на передовой, люди кровь проливают, в том числе за таких мерзавцев, как вы!

      – Ты как щас сказала?

      – Как услышал – так и сказала. Пальцы небось специально оттяпал? Чтобы винтовку не всучили? Тьфу, пакость…

      Ядвига Станиславовна развернулась и с достоинством удалилась. Решив для себя, что более ноги ее на этой толкучке не будет. А разгневанный «инвалид», поискав глазами в толпе, выцепил взглядом вертевшегося неподалеку Дулю – не по-блокадному юркого пацана, одетого в подобие полушубка, перешитого из женского пальто, и коротким свистом подозвал к себе.

      – Чего, Шпалер?

      – Гейка где?

      – Да здесь где-то шарился.

      – Сыщи его, быстро.

      – Зачем?

      – Бабку, что возле меня сейчас терлась, срисовал?

      – Вон ту? Которая в сторону речки