Сегодня – позавчера. Виталий Храмов

одна извилина – «положено», вторая – «не положено».

      Сержант хмыкнул:

      – Анекдот?

      – Ого, у тебя больше двух?

      – Язык у тебя длинный, старшина. Тебя за это не били?

      – Часто пытаются. Но это довольно непросто.

      – Боксёр?

      – Нет. Русский рукопашный бой. Слышал?

      – А-а. Это в царской армии в школах прапорщиков был.

      – Что, серьёзно? Не знал. Так как насчёт курева?

      – Я думал физкультурники не курят.

      – Я же не физкультурник.

      – А что это ты делал? Зарядку?

      – Это я развлекался. Скучно на вашем курорте.

      Сержант опять хмыкнул, но достал кисет, отсыпал табака. Дал коробку спичек. Издевается?

      – Издеваешься? Как я крутить козью ногу буду? С одной рукой-то?

      – Четверых одной рукой в больницу отправил? Как хочешь. Высыпай обратно.

      – Ну уж нет. Буду мучиться.

      Дверь за сержантом закрылась, но смотровое окошко осталось открытым. Я, матерясь и изрядно разозлившись, наконец, скрутил что-то похожее на «козью ногу», изведя четверть газетного листа. Прикурил, затянулся, но махра оказалась слишком крепкой, аж скрутило в кашле (за дверью довольное хмыканье). Дальше курил осторожнее. Даже удовольствие почувствовал. Хорошо, так вот после обеда покурить не спеша. А спешить мне некуда.

      После перекура – вздремнул, завернувшись в одеяло. Потом – тренировка, перекус, перекур с дремотой, тренировка. И так три дня.

      Только на четвёртый день меня повели на допрос. Я, насколько смог, привёл себя в порядок. И вот я в кабинете. Окно. Открытое. А за ним – мир. Оказывается, и за четыре дня можно одичать. Я поначалу ничего, кроме этого окна, и не увидел.

      – Присаживайтесь, старшина.

      Стол, большой, деревянный, крытый зелёным сукном. Массивная лампа на нём, пепельница, чернильница чудная. Как мраморная, только черно-зелёная. Стул. Массивный, с обивкой. Если бить будут – обивку испачкают. Сел. За столом тип с какими-то галочками в петлицах опрятной, но явно не новой формы ГБ. Он долго бодался со мной взглядом. Э-э, дядя, это бесполезно – не боюсь я тебя. Потом этот товарищ раскрыл довольно пухлую папку, стал перекладывать листочки, бегло разглядывая их. Мне это очень напомнило момент из «Матрицы». Сейчас он скажет, как агент Смит: «Как видите, мы за вами давненько наблюдаем», а я в ответ: «Меня не купить гестаповской липой. Я требую законный звонок адвокату». А потом у меня склеятся губы. Как давно и далеко это было! Я горько ухмыльнулся:

      – А как вас зовут? – спросил я (не агент ли Смит?).

      – Тимофей Порфирыч, а что?

      – Да так. Интересно.

      – Интересно, говоришь… – сказал он в задумчивости, полистал ещё листочки, закрыл папку, откинулся на стуле и вылупился на меня с таким видом, будто я кубик Рубика, а он его не смог собрать.

      – Откуда же ты на нашу голову взялся? – спросил Тимофей Порфирыч.

      – Из тех же ворот, что и весь народ, – пожал плечами я.

      – Кури, – гэбэшник пододвинул ко мне