Смерть и другие мои любимые женщины. Дмитрий Владимирович Сериков

в мире бездарных актрис,

      В любовь кутаясь как в одеяло,

      Он с судьбою пытался найти компромисс.

      Но судьба ему не отвечала.

      От одной до другой, из постели в постель

      Прыгал он в ожидании чуда.

      Но на утро лишь скрипом ржавых петель

      В никуда провожали оттуда.

      Роковой ловелас, любовник, герой-

      Только это все в эпизодах.

      День за днём – та же самая скучная роль,

      Не дающая в кадре свободы.

      Он пытался парить, он пытался летать,

      Озаряя талантом пространство.

      Но там, где актеру должно мечтать,

      Он считался всегда чужестранцем.

      На площадке неправильно выставлен свет

      И сценарий бездарен и жалок.

      Ни сюжета, ни арок продуманных нет.

      Ворох лишь ненужных пасхалок.

      Стук хлопушки словно обратный отсчет

      Бьет по нервам ударной волной.

      Сцена пять… По новой… Шесть… Идиот…

      Режиссер бурно брызжет слюной…

      …В темноте, притаившись на заднем ряду,

      Он сидел в состоянии транса.

      В сотый раз побывал в персональном аду

      И сбежал до финала сеанса.

      Мелкий титр в конце ,как приговор,

      По экрану скользнёт незаметно.

      Он своею игрой не вызвал фурор.

      Снова все старания тщетны.

      Критик зол, беспощаден. Зритель жесток.

      Недовольные крики, проклятья.

      И забвенье – карьеры логичный итог,

      Как отрыжка актерского счастья.

      Он с судьбою пытался найти компромисс.

      Поменять амплуа. В нем так тесно.

      Он хотел свою жизнь исполнить

      на бис.

      Но судьбе он был неинтересен.

      ГРУСТНЫЙ КЛОУН

      Грустный клоун растер слезу по лицу,

      Смазав цветастый грим.

      Представление двигалось плавно к концу.

      Зритель смеялся над ним.

      Над неуклюжей походкой его,

      Над неловкостью старческих рук.

      И словно печатая в сердце клеймо,

      Раздавался хохот вокруг.

      Напарник веселый на кураже

      Купается в воплях толпы.

      А грустный замкнут в своём мираже-

      Чужой среди пустоты.

      Робко взирает на публику он.

      Смотрит на счастье детей.

      Публике он отбивает поклон.

      Лишь бы сбежать побыстрей.

      Забиться в гримерку и тихо рыдать,

      Не слыша криков: «на бис».

      И снова потом на арене стоять,

      Людской исполняя каприз.

      Размазать слезу опять по лицу,

      Смазав поправленный грим.

      Движется жизнь незаметно к концу.

      А зритель смеется над ним.

      УСТАЛ

      Шёл я вправо, сворачивал влево.

      Прыгал в тщетных попытках взлететь.

      Растекался мыслью по древу.

      Уговаривал ласково смерть.

      Слишком твёрдым был там где не нужно.

      Слишком мягким где нужен