Продана криминальному боссу. Анна Гром

Эмилия боялась. Боялась двух незнакомых ей мужчин, которые тянули к ней руки, боялась так, что на глазах у неё выступили слёзы беспомощности. Александр не выдержал, встал с дивана, отпружинив от сиденья, словно подброшенный, вошёл в спальню. Ему показалось, или Эмилия испытала облегчение, увидев его лицо.

      – Александр… – в её томном, тихом голосе послышалась надежда.

      – Делайте, что они скажут. Вам здесь никто не навредит.

      Эмилия смиренно поджала губы и откинула растрепавшиеся волосы на плечо, чуть развернула корпус, чтобы дать доступ. Тонкая шея с бархатистым пушком тёмных волосков и с тонкой цепочкой из белого золота… Александр отвёл глаза, не мог смотреть. Леонид поднёс к ней сканер. Прибор пронзительно запищал.

      – GPS-модуль, – констатировал Лёня, и Александр снова едва сдержался, чтобы не разнести всё вокруг.

      Прокурор действительно чипировал Эмилию – это раз, прокурор уже наверняка знает, где она – это два. Стоило отвезти её в отель, а не тащить к себе. В этом случае, своё участие в этой чёртовой спасательной операции ещё можно было бы скрыть, а сейчас придётся действовать на опережение…

      – Извлекайте.

      Хоть в этом и не было больше смысла.

      – Эмилия. Сейчас может быть немного больно.

      Врач вколол ей анестетик и подготовил скальпель. Отмеряя на наручных часах необходимое для действия местного наркоза время, он крутил скальпель в ладони, одетой в белую стерильную перчатку. Блики света играли на его гладкой, стальной поверхности. На постели уже лежала плёнка и одноразовая впитывающая салфетка, а Эмилия путалась в завязках халата, чтобы освободить спину.

      Её худые лопатки казались Александру обрезанными крыльями. Из-под тонкой оливковой кожи один за другим выпирали позвонки. Плечи её были тонкими, словно из фарфора. Эмилия сидела на краешке его постели, ссутулившись, и прижимала к груди руки, комкая в ладонях синий атлас халата. Она изо всех сил пыталась скрыть свою наготу. Жестом руки Александр отправил Леонида прочь, а сам отвернулся к окну.

      Над городом нависли тяжёлые дождевые тучи, густая зелень в парке потемнела и словно бы замерла в ожидании дождя. В детстве и юности Москва казалась ему ульем, и днём, и ночью полным суетящихся пчёл. Он не успел заметить, когда сам стал точно такой же пчелой. Для праздности не оставалось времени.

      Редкие вылазки на яхте, отпуска не больше десяти ночей в горнолыжной Швейцарии или на по-итальянски уютных Виргинских островах в Карибском море, не давали ему столь желанного ощущения расслабленности. Его дёргала Лена, дела семьи держали его, словно в упряжке, он не выпускал из рук телефона и даже спал тревожно. «Отдыхать» в лексиконе отца означало «валять дурака», и Воскресенский придерживался этого негласного правила долгие годы. Только сейчас, видя краем зрения Эмилию, слыша её мученические вздохи, он вдруг задумался, а правильно ли это? Сегодня он отступил от этого кодекса, сегодня он крупно облажался, но отчего-то он больше не сомневался в правильности своего поступка.

      – Вот, Александр Искандерович.

      Врач