Молитва к Прозерпине. Альберт Санчес Пиньоль

на улицах и в переулках Субуры с ребятами из разных семей, не делая между ними никакого различия. У нас была веселая компания. Мне вспоминается, что мы устроили свой тайник в коротком тупике, где всегда было темно и пахло гнилыми овощами. Он стал центром нашего мира, и кто-то из нас назвал его Родосом в честь острова, где жили кровожадные пираты. Да, мы были пиратами, а зловонная улочка – нашим секретным пристанищем. Кстати, именно там, в тупике Родос, я познакомился с Кудряшом. Знаешь, Прозерпина, почему детство – это особая пора? Потому что, какое бы детство тебе ни досталось, хорошее или скверное, оно останется с тобой на всю жизнь.

      Однако, когда тебе исполнялось четырнадцать, тебя облачали в тогу взрослого мужчины, и после этого ритуала римские мальчишки уже не считались детьми. Прощай, детство; прощай, наш тупик Родос! Какая перемена! После детских игр начиналась жизнь, которая проходила в беспрерывном соревновании. Таковы были традиции.

      От благородного юноши требовалось многое: блистать в ораторском искусстве, отлично ездить верхом, петь, быть хорошим атлетом и гимнастом, безупречно орудовать мечом (да-да, мечом!), говорить по-гречески так же свободно, как по-латински, и писать поэмы из тысячи строк на обоих языках. Но недостаточно было успешно освоить все эти науки и искусства – требовалось также занять важное положение в обществе: если юноша принадлежал к знатному роду, ему приходилось постоянно доказывать, что он достоин своих предков, а если, напротив, его родные ничем не выделялись, ему надо было доказать, что фамилия его семьи никакого значения не имеет. А как этого достичь? Налаживать контакты в обществе. На форуме, в банях, в цирке и в театре – как до спектакля, так и после, – в публичных домах и всюду, где только можно. Надо выучить сотни имен разных людей и делать вид, будто любишь их по-настоящему. С распутниками тебе придется быть таким же повесой, как они, и участвовать в оргиях и вакханалиях. А когда доведется иметь дело с последователями Катона, следует проявить простоту духа, скромность характера, с презрением относиться к роскоши и ненавидеть иностранцев, особенно скифов, потому что, по мнению этого политика, именно они угрожали устоям римского общества. (Я, Прозерпина, никогда в жизни не видел ни одного скифа, даже в Субуре, где иноземцы встречались так же часто, как камни на римских дорогах. Но на всякий случай в присутствии последователей Катона я всегда показывал, что смертельно ненавижу этих самых скифов, кем бы они ни были.)

      Cursus honorum, или политическая карьера, превращался в настоящий бег с препятствиями. Римские общественные должности – те самые магистратуры – располагались в иерархическом порядке, и патриций должен был подняться по ступеням служебной лестницы, не пропуская ни одной из них: квестор, эдил, трибун и претор. И наконец получить главную премию – стать консулом.

      Каждое из этих мест можно было занять лишь по достижении определенного возраста. Законом и традицией запрещалось занимать должность квестора, если тебе еще не исполнилось тридцати, а эдила – тридцати шести.